Нового задания Эртла пока ему не дала, а поскольку до брифинга оставалось еще полчаса, Хюльдар решил ознакомиться с информацией по делу отца Трёстюра.
Чтение материалов, относящихся к убийству Ваки Оррадоттир, оставило неприятное ощущение. Йоунссон изнасиловал девочку на кровати собственной дочери, а потом задушил ее подушкой. Никакого объяснения своему поступку он дать не мог, кроме того, что был слишком пьян и ничего не помнит. Его дочь Сигрун, одноклассница Ваки, спряталась в комоде, где и сидела до прихода полиции. Несмотря на все старания, получить от нее сколь-либо связные показания не удалось. Предполагалось, что непосредственной свидетельницей изнасилования и убийства она не была и в комоде спряталась либо до случившегося, либо сразу после того, как поняла, что случится. Работавшая с Сигрун психолог полагала, что в конце концов девочка заговорит, но поскольку она боится отца, то случится это не раньше, чем дело будет передано в суд. В отличие от сестры, Трёстюр, которому в тот год исполнилось двенадцать лет, показания дал, хотя во время трагедии находился в школе. Вернувшись домой, он сразу прошел в свою комнату, не подозревая, что в соседней комнате лежит на кровати маленькая девочка. Позже, ближе к ужину, спустился в кухню и поел в одиночку «Чириос»
[10], что было в семье обычным делом. Его мать, Агнес, работала уборщицей и регистратором в доме престарелых, и ее смена начиналась в полдень и заканчивалась в восемь вечера. Раньше девяти она домой не возвращалась, потому что на работу и с работы ездила на автобусе. Отца Трёстюр не встретил, и в этом тоже, по его словам, не было ничего странного. Папаша постоянно пил и либо дрых потом на диване в гостиной, либо сидел на кухне над переполненной пепельницей. Мать пришла домой около девяти. По ее словам, она простудилась и плохо себя чувствовала. Проведенный через два дня медицинский осмотр ни подтвердить, ни опровергнуть ее утверждение не смог; температура в день осмотра была нормальная, никаких симптомов простуды не отмечалось. В своих показаниях она заявила, что к моменту ее возвращения домой Йоун находился внизу. К этому времени Вака была мертва уже более пяти часов, и у нее началось трупное окоченение. По словам Агнес, супруг пребывал не в лучшем расположении духа из-за того, что ему не принесли выпивки – хотя никаких обещаний на этот счет она ему не давала. Рассвирепев, он толкнул жену; та упала, ударившись головой о пол, и едва не потеряла сознание. После этого муж ушел, а она осталась на полу. Во время того самого медосмотра, который не подтвердил факт простуды, на правом виске у Агнес обнаружили большую припухлость, а на левой щеке – синяк, что соответствовало ее показаниям. Через какое-то время она собралась с силами, поднялась и заглянула к детям. Дочь, как ей показалось, спала под одеялом, поэтому она закрыла дверь, обменялась несколькими словами с сыном и ушла спать. На следующее утро, в восемь часов, ее разбудили полицейские, которых вызвал Трёстюр, обнаруживший в комнате сестры мертвую девочку. Он пришел разбудить Сигрун и увидел, что та лежит с подушкой на лице. Сняв подушку, Трёстюр обнаружил незнакомую девочку. Поначалу он даже не понял, что она мертва, и, позвонив в полицию, сообщил, что нашел на кровати сестры больную девочку, которую не может разбудить. Она показалась ему холодной и спала почему-то с открытыми глазами. Сигрун видно не было.
Фотографии с места преступления не вызывали ничего, кроме отвращения. На грязной, рваной простыне в грязной, убого обставленной комнатке лежала мертвая девочка. На первых фотографиях, сделанных до того, как полиция приступила к осмотру, ее укрывало подтянутое к подбородку одеяло. Девочка смотрела в потолок остекленевшими, налитыми кровью глазами, что характерно для жертв удушения. Светло-каштановые волосы стелились лучами по подушке, словно их аккуратно расчесали расческой. Губы посинели, а в уголке рта приклеилось белое перышко от подушки, которой ее задушили. Подушка лежала рядом, хотя Трёстюр утверждал, что она была на лице девочки, когда он нашел ее. От двери заметить подушку было невозможно, что тоже подтверждало рассказ матери.
Фотографии, сделанные после того, как с тела сняли одеяло, производили гораздо более жуткий эффект, и Хюльдар, увидев их, невольно подался назад. Ниже пояса девочка была голой. Брючки и цветные детские трусики насильник стащил до коленей. На раздвинутых ногах и между ними темнели пятна засохшей крови. На той же простыне Хюльдар разглядел другие, более старые пятна, наталкивавшие на мысль, что Сигрун тоже подвергалась насилию со стороны своего отца. На память пришло замечание Фрейи насчет того, что Вака, скорее всего, была не первой и не единственной жертвой Йоуна. Из материалов дела выходило, что следователи пытались затронуть и эту тему, но и брат, и сестра отказывались отвечать. Их молчание объясняли страхом перед отцом.
Хюльдар закрыл файлы с материалами следствия и открыл протоколы суда, но никакой новой информации они не содержали. Районный суд приговорил Йоуна к шестнадцати годам тюремного заключения. Позднее Верховный суд подтвердил приговор. Ничего необычного, ничего неожиданного. Но в ходе поисков Хюльдар наткнулся на материалы другого, более старого дела. В том случае обвиняемого оправдали. Никаких подробностей, никаких оснований для оправдания не приводилось. Вся доступная информация сводилась к тому, что подсудимый обвинялся в сексуальном насилии над несовершеннолетней, и заседания проходили за закрытыми дверьми. Поиски материалов следствия, приведшего к выдвижению обвинения, ничего не дали. Хюльдар плохо разбирался в системе закрытых судебных заседаний и не мог ничего сказать по поводу заключительной речи судьи, показавшейся ему необычайно короткой. Все это было очень странно, и он вернулся к сухому малоинформативному вердикту, рассчитывая прочесть что-то между строк.
Вчитываться не пришлось. Взгляд зацепился за имя обвинителя, и Хюльдар даже вскочил от неожиданности: Бенедикт Тофт, человек, умерший в подземном гараже.
Глава 13
Над большим барбекю в Семейном парке поднимался сизый дымок; вокруг толпились ребятишки. Подойдя ближе, Айса вдохнула запах жареного мяса, на который желудок тут же отозвался голодными спазмами. В этом она была не одна: по дороге через зоопарк видела животных, прижимавшихся мордами к решеткам и втягивавших воздух.
Дорожка предлагала хороший обзор, и Айса прошлась внимательным взглядом по толпе, отыскивая в ней Карлотту и Дади. Повсюду на глаза попадались детские головки в ярких шапочках с помпонами. Празднование дня рождения детского сада, с барбекю в Семейном парке Рейкьявика, вызвало немалый ажиотаж. Утром дети никак не могли определиться с тем, что же им все-таки надеть. Карлотта меняла наряд трижды, Дади переодевался дважды. Но столь искренней, неподдельной была их радость по случаю самого обычного пикника, что у Айсы не хватило духу поторопить их. В конце концов, мир не остановится только из-за их небольшой задержки.
Шум и гам пронзительных детских голосов нарастали, и в какой-то момент, подойдя ближе, Айса почувствовала себя так, словно ее занесло в колонию морских птиц. Перекричать этот гомон было невозможно, поэтому она не стала звать детей, а просто осторожно двинулась сквозь толпу, всматриваясь в детские лица. Шумные волны то устремлялись к барбекю с пустыми руками, то откатывались – уже с полными. Постоянно приходилось отвлекаться и маневрировать, чтобы кто-нибудь случайно не испачкал ее одежду кетчупом или ремуладом. Взяв курс на ближайшую воспитательницу, она ухитрилась добраться до цели без происшествий.
