– Вероятно, я неправильно их понял. Впрочем, звоню не поэтому. Не могли бы вы рассказать о том времени, когда окружной суд Рейкъянеса оправдал вашего подзащитного? У нас возникли затруднения с получением информации о том процессе, и я наделся, что вы не откажетесь поделиться подробностями. Понимаю, сегодня воскресенье, но дело неотложное.
– Ясно. Могу я спросить, с чем связана эта неотложность?
– С ведущимся сейчас расследованием одного серьезного происшествия.
– Бенедикт Тофт.
– Да. В том деле, о котором я упомянул, он выступал от стороны обвинения. Мы пытаемся установить, не могла ли его работа иметь отношение к убийству.
– То есть вы думаете, что убийца – Йоун Йоунссон?
– Может быть. Это одна из версий. Вы помните, как проходил суд? У вас сохранились какие-то бумаги?
– Разумеется. Все документы до сих пор у меня. Никогда ничего не выбрасываю. Вы можете получить копии любых бумаг, кроме тех, которые касаются моих конфиденциальных отношений с клиентом.
– Спасибо, мы были бы весьма признательны; но поможет и краткое резюме. Сейчас нам известно лишь, что речь на процессе шла о сексуальном насилии в отношении несовершеннолетних.
– Понятно. С этим проблем не будет. Само дело было настолько необычным, что врезалось мне в память, хотя времени прошло немало. – Хюльдар услышал шаги на другом конце линии, звук закрывшейся двери и скрип кожи – адвокат, похоже, сел. Что-то звякнуло. Кубики льда? Он представил мужчину со стаканом виски. Оно и к лучшему, ведь алкоголь развязывает язык. – Йоуна обвиняли в насилии над его собственными детьми, сыном и дочерью. Их имен я не помню. Началось с того, что девочка – ей было шесть – пошла в школу и рассказала учительнице. Случай весьма необычный. Детям предлагают рассказать в классе о родителях – кто они, где работают, – а она, должно быть, поняла вопрос по-своему. Прежде чем учительница успела ее остановить, девочка описала определенные действия, изложив их, скажем так, довольно откровенно. Учительница отвела ее в сторонку, расспросила, выслушала всю историю и, убедившись, что ребенок ничего не придумал, отвела ее в полицию.
– Никаких письменных свидетельств этого не обнаружено.
– Меня это не удивляет. Учительница, судя по ее показаниям в суде, – особа серьезная. Полиция в Хапнарфьёрдюре даже слушать ее не стала, и тогда она отправилась в Рейкьявик и рассказала все там. С этого и началось. В награду за настойчивость она получила письмо из школы с уведомлением об увольнении. Невероятно.
Хюльдар снова порылся в бумагах, нашел страницу с записью вердикта окружного суда и, отметив дату, произвел несложную арифметическую операцию.
– Я правильно понимаю, что, когда заявление подали в полицию, девочке было шесть лет, а суд начался чуть менее года спустя? Все произошло необычайно быстро…
– Да, случай практически беспрецедентный. Но что было, то было. Следствие велось из рук вон плохо и в необъяснимой спешке.
– И его отпустили? Но как такое возможно, если девочка не изменила показания?
– Уверяю вас, с показаниями был полный порядок. Но ее брат настаивал, что отец невиновен, что он не прикасался ни к нему, ни к сестре. Разумеется, его заявление наполовину ослабило ее показания. Но прокурор оставил этот факт без внимания. Не задал мальчику ни одного вопроса. Прокурором, разумеется, был Бенедикт Тофт. Мне даже показалось, что он не заинтересован в победе. Не было подано ни одной апелляции. Мне пришлось сдерживаться, чтобы не вмешаться и не выступить от лица обвинения. Многое так и осталось неисследованным.
Весь процесс произвел на меня неприятное впечатление. Но мать девочки поддержала заявление сына, представитель социальной службы Хапнарфьёрдюра представил положительный отчет, назначенный местными властями детский психолог сказала, что девочка, возможно, все сочинила. Суд продолжался полдня, после чего все закончилось. Имени учительницы даже не оказалось в списке свидетелей, и ее показания никто не услышал. Решение объявили через две недели, и – что вы думаете? – Йоун Йоунссон был оправдан. Я не горжусь той победой и не удивился, когда годом позже Йоун совершил похожее преступление. Но, конечно, намного более серьезное. Знаете, в то время суды сильно отличались от нынешних. – Снова звякнули кубики.
– Что же, по-вашему, там происходило?
– Ну, у меня есть кое-какие подозрения, но они основаны только на интуиции. Не уверен, что мне стоит делиться ими с вами.
– На данном этапе мы будем благодарны за любую информацию. Убит еще один человек, Кольбейн Рагнарссон, и есть третий, личность которого пока не установлена. Мы предполагаем, что опасность грозит и другим.
– Вы сказали… Кольбейн Рагнарссон?
– Да. Вы его знали?
– Почти уверен, что Кольбейном звали представителя социальной службы Хапнарфьёрдюра. Еще раз, как его фамилия? Обвинитель не вызывал его для дачи показаний, хотя имел на то все основания. Он был кем-то вроде руководителя отдела в совете Хапнарфьёрдюра и не имел квалификации социального работника. Такого рода нарушений было предостаточно.
– Что скажете о судье? Разве он не должен был задавать вопросы, которые не задал обвинитель?
– Должен был, но не задал. Ингви Сигюрхьяртарсон, как и прокурор, не выказал к делу ни малейшего интереса. Что тоже очень странно. Даже не представляю, как интерпретировать его избрание в Верховный суд, случившееся, кстати, вскоре после того процесса. Возможно, он знал о предстоящем повышении и думал о чем-то другом.
– Ингви Сигюрхьяртарсон недавно умер. Вы уже слышали?
– Да. В судах ходили разные слухи.
– Слухи? Какие же?
– Не люблю передавать сплетни… – Адвокат вздохнул, и в ухе у Хюльдара щелкнуло. – Не придавайте этому большого значения, но, по слухам, он покончил жизнь самоубийством.
Значит, Гвюдлёйгюр был прав.
– Как? – Случаев, когда убийство выдавалось за самоубийство, было немало, и преступник, которого они искали, вполне мог проделать нечто в этом роде.
– Насколько я понял, он утонул в море. Сам вошел в воду. – Адвокат помолчал, потом добавил: – Но, повторяю, я не считаю источник этой информации надежным.
– Понимаю. – Хюльдар решил, что на этом можно и закончить, но потом вспомнил, что один вопрос так и остался без ответа. – Вы сказали, что у вас были кое-какие сомнения относительно первого суда и предположения, почему он превратился в такую пародию? Можете сказать, какие?
Адвокат холодно рассмеялся.
– Я думаю, что заявлю о конфликте интересов, если или когда Йоуна арестуют за эти убийства. Буду только рад, если его снова посадят. Не испытываю ни малейшего желания снова его защищать. – Судя по звукам на другом конце линии, там повторилась уже знакомая процедура. – В то время у меня сложилось впечатление, что к делу был причастен отец – или, вернее, отчим – Йоуна. Доказательств нет, если не считать того факта, что он был большой шишкой в Хапнарфьёрдюре. Едва ли не мэром.
