– Эйнар Адальбертссон был председателем городского совета. Но имел в свое время большое влияние, председательствовал в различных ассоциациях, имел политические связи.
– Верно. В свете всего этого невозможно не задаться вопросом: кто же принял странное решение послать Кольбейна представлять в суде местные власти? И что там насчет психолога? Была ли она беспристрастна? Обвиняемый являлся приемным сыном человека, который, в сущности, был ее работодателем.
– Но если Йоун – приемный сын Эйнара, то получается, что Сигрун – его внучка. Что случилось с ней? И с ее братом Трёстюром? – Хюльдар не мог понять, почему дедушка был более склонен снять с крючка приемного сына, чем защитить от насилия внучку.
– Хороший вопрос. Эйнар присутствовал на суде, и я помню, что наблюдал за ним, когда девочка давала показания. Я все думал, что он чувствует. Не очень-то весело слушать, как твоя внучка рассказывает в подробностях о том, что вытворял с ней твой приемный сын, ее отец. Будь я на его месте, не задумывался бы о том, чью сторону принять.
– Согласен.
– И последнее. Насколько я понимаю, Эйнар и судья состояли в приятельских отношениях. Эйнар и обвинитель тоже. Вот и еще одно несоответствие.
– Разве судья не обязан был заявить о конфликте интересов?
– Можно сказать и так. Но Йоун был сыном второй жены Эйнара и официально не усыновлен, так что у судьи могла быть иная точка зрения. Конечно, аргумент не очень убедительный, но кто мог привлечь к нему внимание? Я не мог, потому что это шло бы вразрез с интересами моего подзащитного. Обвинитель – в силу того же конфликта интересов – никаких возражений не высказывал. Мать и брат Сигрун утверждали, что всё в порядке, и их поддерживали другие свидетели. По сути, правосудия хотела только сама девочка. Но она, в силу возраста, не понимала, что все идет не так. Остальное – история. – Адвокат помолчал, потом добавил: – Но я, хоть убейте, не понимаю, зачем Йоуну убивать Кольбейна или Бенедикта. Ни тот, ни другой не проявляли желания отправить его за решетку. Совсем наоборот. Думаю, вы нацелились не на того.
Они попрощались, оба в более мрачном настроении, чем в начале разговора.
Хюльдар закрыл глаза и постарался сосредоточиться. Так он и сидел, пока придурки за соседними столами не стали перебрасываться шуточками насчет того, что он, мол, опять уснул.
Внезапно он вскочил и решительно промаршировал к офису Эртлы – не для объяснений, а чтобы поговорить о действительно важном – расследовании.
* * *
– И что вы там с Эртлой обсуждали? – спросил Гвюдлёйгюр, сдерживавший нетерпение целых пять минут после возвращения Хюльдара. Надо отдать ему должное: парень, в отличие от коллег, не выворачивал шею, стараясь рассмотреть через стеклянную стену, что происходит в офисе босса. Какого рода спектакль они рассчитывали увидеть, сказать трудно.
– Изложил, что узнал из телефонного разговора. А разговор, скажу я тебе, выдался очень интересный.
– В каком отношении?
– Сначала хочу послушать, что ты узнал от вдовы. Если ты, конечно, пока меня не было, не звонил маменьке.
– Нет, конечно. – Гвюдлёйгюр покраснел, поняв, что Хюльдар в курсе его бесконечных разговоров с матерью. – Он все-таки сам свел счеты с жизнью.
– Да. Знаю. И?..
– Откуда вы знаете? А если знаете, то зачем я ей звонил?
– Узнал от адвоката, но мне требовалось подтверждение. И выяснить, как он это сделал.
– Утонул в море.
– Это мне известно. Что-нибудь еще?
– Тело не нашли. Только припаркованную неподалеку машину и возле маяка аккуратно сложенную одежду и письмо в кармане. Часы и украшения лежали сверху.
– Украшения? Что за украшения?
– Обручальное кольцо.
– Масонское?
– Да. Был судьей Верховного суда. Они там все масоны. Во всяком случае, так сказала его жена.
Хюльдар не стал указывать, что вряд ли это утверждение верно в отношении женщин-судей.
– Позвони ей еще раз. Скажи, что мы уже выезжаем.
– Нет, пожалуйста, – в ужасе взмолился Гвюдлёйгюр. – Позвоните вы. У меня с ней разговор не получился.
– Звони. Я подведу машину, так что встретимся внизу. И обещаю: когда встретимся, тебе говорить не придется. Это я беру на себя.
– Но…
– Позвони. По дороге расскажу о разговоре с адвокатом, введу в курс. И побыстрее, прыг-скок! Нам надо попасть туда и вернуться до того, как эксперты разойдутся по домам. – Не дав Гвюдлёйгюру шанса для дальнейших протестов, Хюльдар вышел из комнаты. Уведомлять Эртлу он не стал: зачем терять время и возбуждать без надобности ее надежды? Он и без того принес ей немало разочарований.
* * *
Менее чем через час они вышли из дома вдовы Ингви Сигюрхьяртарсона; Хюльдар нес пластиковый пакет. Визит прошел мучительно тяжело; глаза вдовы постоянно наполнялись слезами, словно она держалась из последних сил. Почти все время ушло у нее на то, чтобы найти что-то такое, к чему мог прикасаться Ингви, и оба полицейских уже дрожали от нетерпения. В конце концов она нашла в ящичке комода в спальне планшет, которым пользовался только он один. Хюльдар надел перчатки и, приняв планшет, положил его в чистый пластиковый пакет. К счастью, пребывавшая в смятенном состоянии женщина забыла повторно спросить, зачем полиции его отпечатки. Получив наконец, что хотели, и едва не наступая друг другу на пятки, они устремились к выходу, чтобы успеть покинуть дом до того, как вдове откроется правда.
Держась верхней планки разрешенной скорости, Хюльдару удалось вернуться в офис еще до того, как эксперт по дактилоскопической экспертизе ушел домой. Он вздохнул, когда Хюльдар приказал ему снять пальто и принести все необходимое, но противоречить не стал.
Сравнение отпечатков на планшете с теми, что были обнаружены у дома Бенедикта Тофта, не заняло много времени. Увидев результаты, эксперт мгновенно забыл про жалобы.
Из кабинета криминалистической экспертизы они вышли в прекрасном настроении, и Хюльдар, не удержавшись, ворвался в офис Эртлы, чтобы доложить ей последние новости. Личность человека, лишившегося рук, была установлена: им оказался не кто иной, как судья Верховного суда, Ингви Сигюрхьяртарсон.
Теперь никто уже не рискнул бы назвать Хюльдара Спящей Красавицей.
Глава 31
Торвальдюр замерз. Боже, как же он замерз!.. Пол в этой чертовой дыре был мокрым, грубые, шероховатые стены – ледяными и влажными, местами даже скользкими, с потолка капала вода. Раньше он, как правило, с пренебрежением относился к людям, утверждавшим, что они отравлены спорами плесени; теперь же начал спрашивать себя, нет ли в их заявлениях доли правды. Горло воспалилось, и болезненные ощущения распространились до легких. Если он не возьмет себя в руки, воображение поднимет голову, рисуя жутковатые картины того, как зеленые бляшки распространяются по бронхиолам, угрожая годами хронических болезней, которые разрушат его будущие перспективы, и без того весьма мрачные на этот момент. Пока он плохо представлял, как вырваться из нынешнего затруднительного положения целым и невредимым.
