«Э-хэй, привет, зачем бы ты ни звонил, ты зря делаешь это! Если я не отвечаю, значит, я занят: смотрю с Анной на звезды. Ха-ха-ха! А если это ты, Профессор, то просто кинь камешек в мое окно! До связи-и-и!»
И слезы буквально затопили мое лицо, стерев с губ все слова любви, которые я говорила Мике, и всю ложь, которой я кормила его день за днем, чтобы защитить себя.
21
– Это уже слишком. Даже для нашей матери, – проворчала сестра, открыв дверь и наблюдая за тем, как я размазываю слезы по лицу. – Даже если речь идет о тебе. Это вообще все как-то слишком.
Она задумчиво зажевала губу, и маленькое колечко пирсинга спряталось у нее во рту.
– Пришла поиздеваться? – всхлипнула я, задрав подбородок.
– Необязательно огрызаться каждый раз, как видишь меня, – хмыкнула Софья, входя.
– Что тебе нужно?
Она наклонилась, чтобы погладить пса, лежавшего возле моей кровати.
– Пришла убедиться, что с тобой все в порядке. – Сестра подняла на меня обеспокоенный взгляд. – Ты выла, как раненый зверь.
– А что со мной будет? – отвернулась я.
Вдруг стало так тяжело дышать, что пришлось задержать дыхание, а потом вдохнуть медленно и глубоко.
– Я слышала, мама звонит врачу, у которого ты проходила курс обязательной реабилитации.
– Два бесплатных сеанса. Для галочки.
Я повернулась, и Софья понимающе кивнула. Без обилия косметики ее лицо выглядело совсем юным.
– В любом случае его секретарь сообщила, что он в отпуске.
– А. Ясно.
Значит, никто не приедет, не скрутит меня и не увезет в психлечебницу.
– Ты пропускаешь подготовку к экзаменам? – спросила я, вытирая влагу под глазами дрожащими пальцами.
– Мама разрешила.
– Почему?
– Из-за тебя.
– Из-за меня?
Софья потрепала Дрисса за загривок и выпрямилась.
– Похороны. Всем тяжело. – Она пожала плечами. – И все такое.
Похороны. От этого слова будто веяло могильным холодом.
– Похороны? – переспросила я.
Мне все еще хотелось, чтобы это оказалось неправдой.
– Д-да, – напряглась сестра. Она подняла руку и начертила в воздухе указательным пальцем круг возле своего лба. – Ты из-за этой синей штуки ничего не помнишь?
– Не знаю, – призналась я. Наклонилась, достала из ящика тумбочки зеркальце и посмотрела в свое отражение. – Ничего себе…
Шишка выглядела препаршиво.
– Да, мощно, – поморщилась сестра. – Если бы он был посередине, то я до конца жизни дразнила бы тебя единорогом.
Я печально улыбнулась.
– Давай помогу тебе одеться, – примирительно сказала она.
Встала, вынула из комода штаны, толстовку и протянула мне.
– Спасибо.
Честно говоря, Софьи даже не было в списке тех, от кого я ожидала помощи в трудной ситуации.
– Ладно, зайду позже, – сказала сестра, отворачиваясь, чтобы не смущать меня.
И вышла.
А Дрисс так и остался сидеть возле моих ног.
Переодеваться, когда за мной никто не наблюдает, всегда было проще. Надевать штаны на обездвиженные ноги – такое себе удовольствие. Нужно очень постараться, чтобы сыграть подобное при посторонних. А уж когда я действительно была парализованной – это было настоящей пыткой. Во время переодеваний я потела не хуже, чем в спортзале или на физиотерапии.
– Ты успокоилась? Все хорошо? – заглянула ко мне мама.
Я кивнула.
– Отлично. – Она вкатила в комнату инвалидное кресло. – Тогда давай позавтракаем.
– Что там с доктором Литвиненко? – поинтересовалась я.
Маме стало неловко.
– Сейчас он в отпуске. – Она потерла ладони одна о другую. – Но мне удалось ему дозвониться.
– И что он сказал?
Мать сглотнула и сделала попытку улыбнуться.
– Что подобные состояния не редки для тех, кто переживает сильнейший стресс. Отрицание – одна из стадий переживания горя.
– Надо же.
Она бросила на меня виноватый взгляд.
– Но он посоветовал препарат, который поможет тебе выспаться. Нужно только заехать сегодня в клинику за рецептом.
– А что он думает по поводу того, что ты отняла у меня коляску? – дрожащим голосом спросила я.
И, придвинув кресло ближе, с трудом в него уселась.
– Прости, – пробормотала мама, придерживая ручки коляски. – Мне стыдно, что я поступила так.
– Угу.
– Просто ты напугала меня своими словами.
– Я давно уже поняла, что тебе больше нравится послушная и молчаливая Анна.
Вращая колеса, чтобы развернуть кресло, я бросила на нее разочарованный взгляд.
– Я понимаю. Тебе сейчас тяжело, – как мантру повторила мама. – И ты вправе сердиться на меня…
– Я могу сходить в дом Ярвиненов?
– Конечно, – нехотя кивнула она. – Мы сходим туда вместе, хорошо? – Взглянула на часы. – В два часа дня.
– Хорошо, – согласилась я.
И решила дождаться момента, когда она уедет в клинику. 22
За завтраком я наблюдала и выжидала. Намерение матери обсудить мое состояние с психотерапевтом значительно поумерило мой пыл. Нужно было вести себя осторожнее. Что бы ни творилось в этом доме, я намерена была разобраться.
– Может, ты уберешь телефон? – вопросительно посмотрела на Софью мама.
Та даже не оторвалась от экрана смартфона.
– Представляешь, директриса не собирается отменять завтрашний школьный бал.
– Софья, а есть что-то отвлеченное, о чем мы можем поговорить за столом? – Раздражение матери нарастало.
– А что может быть важнее смерти соседского парня, мам? – Наконец сестра подняла на нее взгляд.
Я застыла с вилкой в руке.
Пятно клубничного сиропа, растекшегося по тарелке, напоминало кровь. Невольно вспомнился Отсо, держащий ружье дулом к лицу. Я видела, как он спустил курок. Это было так же реально, как и запах блинчиков, наполнивший столовую. Так же реально, как голоса мамы и Софьи, как скрип ножа по тарелке, как сладость сиропа во рту.
– Ты же видишь, как тяжело сейчас Анне? – выпрямилась мать. – К чему провоцировать новые истерики?!
– Конечно, ей тяжело, мама. – Она отложила в сторону телефон. – Только почему нужно делать вид, что ничего не происходит?
