Я с облегчением выдохнула, когда сестра со своим другом наконец смогли закрыть крышку багажника и забрались в салон.
– Спасибо, что поверила мне, – сказала я, тронув Софью за плечо.
– Я не поверила, – ответила она, пристегиваясь, и метнула взгляд в своего спутника. – Это все он.
Ромыч, надо признаться, с трудом умещался на водительском сиденье. Автомобиль не был рассчитан и на него: парень отодвинул сиденье назад на максимум, но, несмотря на это, его острые коленки практически упирались в руль. Он поправил висящую над приборной панелью пластмассовую фигурку скелетика и завел мотор.
– Так, значит, ты выпускник? – поинтересовалась я.
– Да, в этом году оканчиваю, – тронувшись с места, ответил он. – Остался школьный бал, экзамены и выпускной – в середине лета.
– А потом? – Я перехватила его взгляд в зеркале заднего вида.
– В наш технический за высшим.
– Ясно. Не хочешь куда потеплее? Или в столицу, где больше возможностей?
Он посмотрел на Софью: вот где крылся ответ. Неужели у них все серьезно?
– Даже не думал, – пожал плечами парень. – А ты? Сонька сказала, ты в этом году тоже оканчиваешь.
– Да, дома, дистанционно.
– А как же экзамены?
– Еще не решила, – призналась я. Если честно, эти вопросы били по больному. – Если захочу, могу просто взять справку об окончании. А если надумаю поступать куда-то, придется сдавать экзамены вместе со всеми.
– Если нужно будет подбросить до школы, обращайся, – подмигнул он.
– Спасибо. – Я откинулась на сиденье и обняла себя руками.
– Ты думала, какие еще могут быть причины у твоей амнезии? – обернулась ко мне Софья. – Я вообще не представляю, каково это – проснуться и не помнить того, что было вчера.
– Не знаю. – Я уставилась в окно. – Однажды я читала, что мозг может избавлять нас от травмирующих воспоминаний таким способом. То, что мы не помним, не причиняет нам боль. Может, я забыла о смерти Мики, чтобы не страдать?
– Он был твоим парнем? – поинтересовался Ромыч.
– Ром! – одернула его Софья.
– А что? – уставился он на нее.
– И да, и нет. – Мика был для меня всем миром. Он был моим воздухом, моим ласковым солнцем, моей причиной просыпаться каждое утро и причиной жить. – Он был моим лучшим другом. А вчера мы должны были идти на наше первое настоящее свидание – уже не как друзья.
– Вчера – это вчера?
– Это в понедельник, – ответила я и тряхнула головой. – Но вчера был четверг.
– Мрак, – сочувствующе заметила Софья и щелкнула языком. – Может, реально было разумнее дождаться возвращения доктора Литвиненко?
– Это еще кто? – спросил парень.
– Психиатр.
– Психотерапевт, – поправила я.
– А что, есть разница? – нахмурился Ромыч.
Похоже, он был парнем веселым, но не слишком любознательным.
– Вообще-то да, – ответила я. – Но применительно к моему случаю это неважно. Думаю, он бы занялся мной вплотную.
– О боже, в дурку забирают только опасных для общества! – вмешалась Софья. – Хотя пару-тройку уколов, которые превращают человека в овощ, думаю, он бы тебе все же прописал.
Она бросила на меня извиняющийся взгляд.
Что ж, спасибо, поддержала.
Но я и сама понимала, что происходящее со мной – не из разряда нормальных вещей. Мой мозг играл со мной в жестокие игры.
– Ладно, не обижайся, – улыбнулась сестра. – Мама и по поводу меня с ним однажды разговаривала.
– А ты-то тут при чем?
– Это же мама. Она всем всегда недовольна.
– Например?
– Тем, что я могу быть грубой. Что огрызаюсь. Что выгляжу не так, как хотелось бы ей.
– Кстати… – кашлянула я. – Давно хотела спросить…
– Валяй, – усмехнулась Софья.
– Твой… э… стиль.
– Что с ним?
– Все черное: губы, глаза, волосы, одежда. Это что вообще? Вы… – Я оглядела их с Ромычем. – Вы готы? Панки? Фанаты тяжелого рока? Кто?
Ромыч закашлялся, а Софья взглянула на меня, как на слабоумную.
– Я черная мамба, – скрипучим голосом ответила она и зашипела.
Я уставилась на нее непонимающе, и сестра рассмеялась.
– Просто не хочу, чтобы меня трогали, – сказала она. Ее лицо в этот момент выглядело серьезным и немного печальным. – Не хочу, чтобы со мной заговаривали, чтобы пытались общаться. Это что-то вроде защиты.
– Вместо таблички «Отвали», – пояснил ее парень.
– Вот как, – понимающе кивнула я.
Хотя ни черта не поняла.
Оказывается, в то время как я пыталась понравиться всем вокруг, моя сестра делала все возможное, чтобы с ней этого не произошло. А причина была все та же: мы всегда и везде были новенькими, каждые два года нам приходилось осваиваться в новом месте, каждые два года мы вынуждены были переживать этот колоссальный стресс. И каждая из нас справлялась с этим по-своему.
Мы молчали до самого озера.
Когда дорога стала спускаться вниз, Рома остановил автомобиль у обочины и вытащил коляску. Софья помогла ему расправить сиденье и подала мне руку, чтобы я пересела в кресло.
– Куда эти штуки? – потряс в воздухе подножками парень.
– Вставляй в пазы, – показала я, – и поворачивай до щелчка.
– Круто, – похвалил он сам себя, справившись. – И тебе так приходится делать каждый раз, когда ты куда-то выходишь?
– Да. Но я делаю это редко.
– Не завидую. – Он почесал затылок. – И как давно у тебя такая беда?
– Рома, – прорычала Софья.
– Че?
Мне даже не нужно было подсчитывать в уме, чтобы ответить:
– Полтора года.
Парень присвистнул.
Сестра толкнула его локтем в бок.
– Нельзя уже и спросить? – шикнул он на нее.
Я покатила вниз по склону к воде.
Над головой мрачно поскрипывали сосны. Когда сильно разыгрывался ветер, казалось, что в лесу открывается и захлопывается сразу тысяча старых скрипучих деревянных дверей. Обычно я ловила себя на мысли, что это зловеще, но Оливии нравилось. Природа всегда казалась ей милее цивилизации, и, наверное, способность чувствовать, понимать и слышать лес, ветер и озера и делала ее более чувствительной и открытой миру. Такое дано не всем.
– Лучше помоги, – с укором сказала сестра.
И руки Ромыча поймали коляску как раз за секунду до того, как она, покатившись с невероятной скоростью, чуть не налетела на гладкие, выступавшие из-под земли корни деревьев.
