– Покажи мне его. – Я попыталась подъехать ближе, но мешал каменистый выступ.
Тогда парень сделал шаг, опустил руку ниже, и я смогла рассмотреть смятый огрызок фильтра со всех сторон. В глаза бросилось название марки сигарет, и у меня внутри все похолодело. Еще недавно ясное небо вдруг сделалось сумрачным, покачнулось и едва не рухнуло мне на голову.
– Анна, – донеслось до меня как через вату.
В распахнутых глазах сестры плескалось беспокойство.
– Анна!
Но шум в ушах почти заглушил ее слова.
Я была где-то не здесь. Точно неслась по воздуху. Перемещалась в пространстве со скоростью птицы. Возвышенность, дорога, лес, озеро, берег. Я падала. Там было темно.
Мои руки перебирали металлические ступени, подошвы обуви скользили, острые ребра перекладин впивались в ступни. Ветер. В спину дул ночной ветер, спутывал волосы, щекотал затылок. Я поднималась вверх и едва могла дышать.
– Анна!
У меня болело в груди. Что-то кололо, точно иголками. Меня что-то терзало. Мне нужно, нужно туда – наверх. Сейчас!
Пальцы скользили, дрожали, но удерживали меня над землей. Еще и еще. Я бросила взгляд в околдованное звездами небо и сделала последний рывок. На площадке, на вершине вышки, меня ждала тень: длинная, узкая, расплывчатая. Я приближалась, но никак не могла понять, кто это. Очертания были нечеткими, но затем она двинулась, вцепилась в меня пальцами, вонзилась в лицо черными провалами глаз, и…
– Анна! – тряхнула меня за плечи сестра.
– О боже… – Я открыла глаза и резко втянула носом влажный озерный воздух. – Я знаю, кто был там с ним.
26
Мама встречала нас у дома.
Она налетела вихрем как раз в тот момент, когда парень сестры вышел, чтобы достать из багажника мою коляску.
– Где вы были?!
– Спокойнее, – попросила Софья. – На нас смотрят.
Кивнула в сторону строителей на участке Пельцер.
– Куда вы возили Анну? – Она дернула на себя заднюю дверцу и впилась в меня взглядом. – Где ты была?!
– Виктория Александровна, – Ромыч подогнал коляску, – мы просто прокатились, проветрили мозги.
– А ты вообще больше не переступишь порог моего дома! – прорычала она.
Схватила меня под руку и буквально выдернула из салона. Я плюхнулась в кресло, как кукла, и стиснула челюсти.
– Мам, – вздохнула Софья.
Мама повернулась к Роме:
– Ты, убирайся! – Затем к ней: – А ты – живо домой!
– Я не пойду домой, – решительно ответила Софья. – Мы с Анной идем на похороны.
И мотнула головой в сторону соседского дома, возле которого уже стояли многочисленные машины.
– Да, – подтвердила я.
Мать посмотрела сначала на нее, затем на меня, а потом у нее бессильно опустила руки.
– Хорошо. – Она вцепилась в ручки коляски и направила ее в сторону дома Ярвиненов. – Только я сама.
– Я лучше не пойду, – пробормотал Ромыч, наблюдая за тем, как мама увозит меня. – Не люблю похороны.
– Я позвоню, – бросила сестра и поспешила за нами.
В толпе незнакомых людей, одетых во все черное, я сразу выхватила взглядом Отсо. Он принимал соболезнования от одного из родственников: я догадалась об этом по тому, что мужчина был очень похож на него – и телосложением, и глазами, и цветом волос. Но, заметив меня, отец Мики извинился и сразу подошел.
– Здравствуй, Анна. – Он наклонился ко мне и взял за руки, а затем поднял взгляд на мою мать. – Привет, Виктория. – Кивнул сестре. – Софья.
– Отсо, если я могу чем-то помочь… – начала мама.
Но он покачал головой. На его лице отражалась такая боль, что у меня сжалось сердце.
– Все есть. Приехала моя сестра, она помогает.
Мы проследили за его взглядом и увидели приятную женщину с короткой стрижкой, беседующую с пожилыми гостями.
– Как ты, Анна? – сжав мои ладони, спросил он.
Наши глаза в этот момент были на одном уровне.
– Не знаю, – ответила я честно.
Возможно, мне было легче, чем ему, ведь в глубине души я не верила в смерть Мики.
– Понимаю, – хрипло ответил Отсо.
И, склонив голову набок, печально улыбнулся. Пожалуй, у них с Микой было гораздо больше общего, чем я думала.
– Где Мика? – спросила я.
Он сжал мои ладони крепче, и мне показалось, что он пытается удержать меня на краю – подальше от той бездны, в которую мне предстояло шагнуть. Отсо пытался уберечь меня от зрелища, которое сломало бы меня, стерло бы в порошок.
– Пойдем.
Мы переглянулись так, как будто оба знали, что нас сейчас ждет. Но я даже на сотую долю процента не представляла, что со мной случится, когда я увижу это своими глазами.
Старалась не смотреть, когда меня подвезли к большому ящику, стоящему посередине комнаты. Там даже запах был другой. Какой-то неживой, пустой, застывший. Холодный.
Когда мать подвезла меня ближе, сквозь приоткрытое окно послышался крик птицы: гулкий, одинокий крик. И через секунду такая же пустота разверзлась и у меня внутри.
Я смотрела и не узнавала его. Исчез румянец, длинные, пушистые ресницы не трепетали, а грудь не вздымалась от дыхания. Волосы Мики были прилизаны и уложены на старомодный манер, а сам он лежал с закрытыми глазами в дурацком черном костюме, который ему совсем не шел.
Несколько секунд я ждала, что он вот-вот откроет глаза, но когда этого не произошло, я вдруг осознала: это все. Больше ничего не будет. Ни его, ни нас, ни наших вечеров. И кому нужны будут эти дурацкие звезды в небе, если мы с Микой не будем смотреть на них вдвоем?
Я хотела закричать, что это несправедливо. Хотела разрыдаться и потребовать, чтобы с него немедленно сняли этот ужасный костюм. Чтобы стерли грим, который делал его лицо бледным и безжизненным. А потом вдруг осознала, что даже двинуться не могу. Даже вдохнуть и силой протолкнуть воздух в легкие.
Я не могла даже моргать.
– Крест Оливии на нем, – едва слышно произнес Отсо. Я видела, как его сухие пальцы добела сжались на стенке гроба. – Я не стал снимать.
– Ты потерял обоих, – тихо сказала моя мать. – Это так страшно…
Могла и не напоминать.
Лицо Отсо от ее слов приняло страдальческое выражение.
– Похоже, пора, – выдохнул он, подавая знак другим мужчинам.
Мы отошли в сторону, и я, задыхаясь, смотрела, как они поднимают гроб и выносят из комнаты. В этот момент отсутствие Мики накрыло меня тяжелой пеленой.
