Процессия направилась к кладбищу. Мы двигались в числе последних. Солнце спряталось за тучи, словно из солидарности с нашим горем. Люди, шедшие перед нами, негромко обсуждали нелегкую судьбу Отсо. Мы молчали.
Только у самой могилы, когда все приблизились, чтобы бросить в нее горстки земли, я вдруг захотела встать и присоединиться к ним. Но даже ощущение чудовищной несправедливости в судьбе Мики не пробудило во мне достаточной смелости, чтобы сделать это.
Мама и Софья подошли ближе, чтобы бросить землю за меня, а я осталась сидеть позади, наблюдая, как чернота накрывает тело моего парня. Он мог бы уехать отсюда, исполнить свои мечты, но останется в Сампо навсегда. Он приехал сюда, чтобы умереть. Из-за меня.
Я почувствовала, как в глазах снова начало пощипывать, а горло перехватило тяжелым волнением.
– Сначала Оливия, затем Мика… – сказал кто-то тихо.
Я подняла взгляд. Это была Эмилия. Она отделилась от компании подруг, чтобы возложить цветы на могилу. Девушка стояла в полуметре от меня, и вряд ли кто-то другой ее слышал, но мне все равно стало тяжело дышать.
– Слишком много смертей вокруг тебя, Анна, – ядовито сказала она и бросила на меня взгляд, полный отвращения. – Видишь, какую картину я рисую?
– Весьма абстрактную, – выдавила я.
– Кто-то должен в этом разобраться. – Покачивая бедрами, Эмилия направилась к могиле.
Мое сердце бешено колотилось.
– Увези меня отсюда, – попросила я маму.
Меня сковала такая слабость, что страшно было свалиться с кресла.
– Прими это, – настояла мать, когда я легла в кровать.
Моя грудь все еще высоко вздымалась, а руки мелко дрожали.
Она выдавила из блистера пару таблеток и протянула мне вместе со стаканом воды. Я приняла бы сейчас что угодно, лишь бы успокоиться и перестать трястись.
– Вот так, молодец, – похвалила мама, когда я запила лекарство. Она села на край кровати и погладила меня по волосам. – А теперь засыпай.
Я закрыла глаза и увидела, как в мою комнату входит Мика. Вместе с ним входят солнце, теплый летний день и пение птиц. От одной его улыбки в моей груди распускаются нежные первоцветы: если приложить ладонь к сердцу, можно ощутить их мягкие, тонкие лепестки. Весь мир меняется с его появлением. Становится светлее.
– Анна, – позвала меня сестра. – Анна…
Но я уже спала.
27 11 апреля
Я не разговаривала с Микой уже неделю.
Хотя, если быть честной, я и так разговаривала с ним всего два раза в жизни, и ничто не позволяло мне надеяться, что мы продолжим общение. Но его вежливость, его внутренний свет и радушие во время наших предыдущих встреч все же намекали на то, что мы могли бы стать друзьями.
Именно так – друзьями, потому что девочка-инвалид (даже если она содержит себя в тюрьме инвалидности по собственной воле) может претендовать лишь на дружбу. Дружба симпатичного молодого парня и калеки… Хм. Может, это именно то, что мне нужно? Дружить с ним. Разговаривать обо всем на свете, смеяться, хранить его тайны и давать советы по поводу его общения с девушками.
Кого я обманываю?..
Я хотела всего, что угодно, лишь бы оно просто было. Даже мимолетных приветствий, пары слов, брошенных друг другу через ограду, нескольких фраз, которыми можно обменяться по телефону или в соцсетях. Мне было все равно, в какой плоскости будет протекать наше общение, только бы оно было, ведь я практически круглосуточно думала о нем.
Кружила возле окон, выискивая его взглядом. Причесываясь у зеркала в ожидании, что, может быть, он снова зайдет к нам. Отпечатывала потную ладонь на холодном стекле, надеясь, что застану его идущим домой из магазина, но нам никак не удавалось пересечься.
Я уже изгрызла все заусенцы, переслушала все подборки печальных романтических баллад, съела два ведра мороженого и пролила три ведра слез над вечерними сериалами. Профиль Мики в соцсетях был изучен мной вдоль и поперек, и я, кажется, знала о нем все, начиная увлечением комиксами и заканчивая неудавшейся карьерой пловца, которая оборвалась после полученной в десятом классе травмы.
Мне нужно было готовиться к экзаменам и безвылазно сидеть за книгами, но каждая моя попытка сесть за учебники заканчивалась тем, что мысли неумолимо возвращались к нашей с ним последней встрече. И в основном размышления сводились к одному-единственному вопросу: заинтересовался бы он мной, будь я здоровой?
Понравилась бы ему Анна, которая вместе с ним могла беспрепятственно гулять по улицам, подниматься в игровую комнату торгового центра на четвертый этаж, кататься на коньках зимой и пинать осенью листья, лежащие на земле? Приглянулась бы ему та Анна, с которой можно было бы прокатиться вместе на велосипедах и с которой не нужно было бы потеть, толкая коляску в гору?
Ответ напрашивался сам собой.
Иногда я видела, как они с отцом уезжали и приезжали, но, когда автомобиль двигался мимо нашего дома, я испуганно отъезжала от окон. Не понимала, что творится со мной.
Я все меньше ходила по-настоящему, оставаясь одна, и все больше тяготилась своим положением. Меня разрывало от противоречий. Впервые за последний год я засомневалась в правильности своих решений и своего добровольного заточения.
– Нет, я не запала на него, – возмутилась я, когда Алекс меня спросил.
Мы созвонились по видеосвязи с мобильных и разговаривали, лежа каждый в своей постели вечером. Мне нужно было поделиться с кем-нибудь новостями о нашем с Микой знакомстве, меня просто разрывало от желания поговорить о нем хоть с кем-то, но я не думала, что друг так быстро раскроет мои истинные чувства.
– Ты покраснела? – Алекс захлопал глазами. – Ты по-крас-не-ла!
Он поднялся с подушки, и увлажняющая тканевая маска чуть не свалилась с его лица.
– Вот и нет! – вспыхнула я.
Как он мог заметить мой румянец в приглушенном свете ночника?
– Ты отвратительно, мерзко и нагло мне врешь! – поправляя маску и массируя кожу кончиками пальцев, бросил Алекс. – Странно, что ты пытаешься меня обмануть. Я знаю тебя как свои пять пальцев, Анна Романова!
Вот и нет.
– Странно не это, а то, как выглядит парень с пробивающейся тут и там первой настоящей щетиной и увлажняющей маской на лице.
– Это успокаивающая маска, есть разница, – парировал он. – Факт того, что я мужчина, как-то противоречит тому, что я должен заботиться о своей коже? Нет. Или предлагаешь ходить с кучей прыщей на лице?
– А ты пробовал не заказывать фастфуд и не есть на ночь горы шоколадных конфет?
– А для чего тогда жить? – рассмеялся Алекс.
Заливисто, открыто, звонко.
Я обожала этот смех. Он был странным, немного пугающим, но звучал точно гимн самой жизни. Я даже расстраивалась от того, что во мне нет чего-то столь же запоминающегося, выделяющего меня из толпы. Это была легкая, белая зависть: Алекс был моим кумиром, моей путеводной звездой.
