— Вы же вроде сказали, что у нее какие-то проблемы… с мужем! Я совсем некстати… — пыталась искать логику Соня.
— Никогда нельзя знать заранее, кто поможет человеку в беде. И менее всего это тот, от которого он ждет помощи. Разве вам не знакома эта прописная истина?
Соня растерянно покачала головой, не будучи уверенной, что именно она тот нежданный спаситель… Но когда им открыла дверь заплаканная женщина в шерстяных носках — а на дворе август! — недоумение и растерянность преобразились в острый инстинкт опеки.
— Вот, ноги мерзнут на нервной почве, — пояснила Настасья, божий человек, ничуть не удивившись незнакомице. — Давайте я хотя бы с вами чай попью, а то от ужаса вся внутри пересохла!
Несмотря на бурю, сокрушившую мирный ход времени, Настасья Кирилловна не изменила своей привычке к чайной церемонии за большим столом в комнате, которую она светски называла гостиной. И это неизменно вызывало Васину поощрительную ухмылку. Все знали почему: ведь из этой комнаты выход на балконную оранжерею и виднеется все великолепие! И взгляд Сони, конечно, тоже устремился туда. А дверь в другую, смежную комнату, называемую спальней, была, как всегда, закрыта. Ильи, как и всегда, не было. И… все будто как обычно! Ведь, когда здесь бывал Вася, супруг Настасьи всегда отсутствовал.
— Извините, круассаны несвежие, как я сама… — начала было долгие предисловия перепуганная хозяйка, но Василий ее оборвал:
— Так что же с Ильей? Только с самого начала.
— Если с самого начала, то он решил встретиться с Валентином Осиповым. Нашим… если ты помнишь… чрезмерно активным дольщиком, которого подозревали в убийстве прокурора-троглодита.
— Валентин Осипов — это тот самый вредный хам?
Настасья Кирилловна задумчиво посмотрела на поникшую фиалку и вдруг изрекла:
— Прежде всего дело в том, что Илья — бывший алкоголик. А болезнь, ушедшую в ремиссию, всегда замещает другая болезнь. Или некое болезненное свойство. У Илюши это — исчезновения. Он исчезает, и невозможно спросить куда. Ему нельзя звонить в этот момент, потому что это его нервирует. Потом он возвращается, и вроде оказывается, что ничего страшного и не случилось. А мои волнения — сущая чепуха. Я думала, что и на сей раз так… А оказалось, вон оно что! Отправился на встречу с Осиповым, не сказав мне ни слова. Конечно, у нас недели две назад был разговор об этом, но…
— И что они, вместе выпили и их забрали в отделение? — перебил Василий. — Бывших алкоголиков, как известно, не бывает.
— Бывает… — грустно покачала головой Настасья Кирилловна. — Просто, чтобы укрепиться в трезвости и никогда уже не возвращаться к зеленому змию, надо обрести еще более тяжелый порок. Плата за выход очень дорогая…
— Настасья Батьковна, не темните! Что произошло-то?!
— На самом деле Осипова вызвали к следователю, а Илья зачем-то поехал с ним. А там… его задержали! И я понятия не имею почему. Валентина выпустили, а Илюшу закрыли.
— Но вы мне говорили — я точно помню! — что Осипова уже вызывали к следователю! И будто бы он уж подвергался каким-то гонениям, и во всем этом была причудливо замешана его дочь. Ведь вы помните этот разговор… — Василий постарался сделать тон терапевтически спокойным, но совершенно не был уверен, что за тоном не прячется совершенно не терапевтическая информация.
— Я сама ничего не понимаю! — простонала Настасья.
— Может, Осипов, чтобы отмазать себя или свою дочь, дал на Илью какие-то обвинительные показания?! Он сам как-то это объясняет? — вел мягкое дознание Вася.
Настасья Кирилловна начала тяжело и надрывно дышать, запутавшись от накала в обрывочных объяснениях. Но все, что она смогла донести, — это звонок какой-то Яны Беленсон, «потому что Осипов-то не знает моего номера».
— То есть когда его выпустили, а Илью задержали, то этот хваленый правозащитник, которого вы мне так превозносили, вам даже не позвонил?!
— Там так получилось, что Илюша, когда его вывели в коридор и повели в камеру, ему крикнул: «Позвони Насте!», а когда Осипов вышел и начал искать мой номер, то понял, что его нет или он просто у него не записан… И позвонил Яне Беленсон, своей правой руке… да я тебе о ней рассказывала! И уже Яна позвонила мне и сообщила, понимаешь…
— Нет, не понимаю, — шумно вздохнул Василий. — В такой ситуации не получить информацию из первых рук?! Так едем же в это отделение срочно!
— Не надо. Яна сказала, что Илюшу отпустят.
— Да черт побери, что это за всезнающая Яна?! И почему сам Осипов не узнал у нее ваш телефон и не позвонил сам?!
— Яна сказала, что он сам был на взводе и чтобы он меня не разбередил своей истерикой… как ты правильно заметил, он страшно свирепый и склочный, этот Валентин! Здесь Яну понять можно… И еще она сказала такую фразу, которая меня резанула. Смысл ее был в том, что Валентин подчеркивал — он так и сказал ей: «Я подчеркиваю!» — что Илья сам настоял на том, чтобы пойти с ним. То есть с Осиповым к следователю. Сам! Таким образом…
— Таким образом, Осипов снимал с себя всякую ответственность за происходящее, вот и все, — нетерпеливо оборвал Вася. — Я вообще не доверяю, когда люди начинают что-то «подчеркивать»! Тем более если кто-то пострадал, а они — нет.
— Но так можно дойти до полного неверия свидетелям. Это тупиковый путь… — задумчиво изрекла Настасья Кирилловна.
— Мне непонятно, почему вы выгораживаете гнусного Осипова и слушаете его сомнительную товарку Беленсон вместо того, чтобы действовать. Может быть, она вам еще и сказала, что если вы придете в полицию, то вас тоже задержат?
— Нет, но… Боже мой, ты прав! Почему я ее послушала?! Она как-то… застала меня врасплох своим звонком! И начала много говорить, и так панически… и я была совершенно сбита с толку!
— Но так всегда и бывает в острых ситуациях, — вдруг уверенно встряла Соня в разговор. — В первый момент — шок, паника, неразбериха. Человек неспособен задавать правильные вопросы и замечать важнейшие детали. Он также неспособен противостоять чьей-то накатанной и миллион раз отработанной схеме. Или чьей-то манипуляции. В теории мы все об этом знаем, но всегда попадаемся в эту ловушку. А вот потом мы начинаем изумляться тому, что не обладаем даже самой элементарной информацией. Поэтому не нужно тратить время на изумление — нужно действовать!
Настасья Кирилловна с испуганным уважением посмотрела на новую знакомую. Потом перевела взгляд на Василия, и был в этом взгляде легкий укор — дескать, ты ко мне слишком суров, а вот она попала в точку. Вася ощутил секундное самодовольство — Соня пришлась ко двору, он не прогадал. Хотя что ему в том…
— Настасья Кирилловна, мне помнится, что, рассказывая о ваших горько-дольщицких перипетиях, вы упоминали неких адвокатов. Они вызвали у вас доверие?
— Нет, не вызвали, — быстро ответила Настасья, — хотя постой, была одна барышня… лет двадцати пяти — тридцати. Вот к ней бы я обратилась! Ты имеешь в виду, что к Илюше надо послать адвоката? Ты умница! Но, по-моему, это работает только в кино. Сама обожаю адвокатские сериалы, где эти лощеные манхэттенские циники вдруг превращаются в Георгиев-победоносцев, которые повергают злобных прокурорских драконов и спасают невиновных от электрических стульев!
