— Я никогда не был в квартире жертвы! — зло огрызнулся Илья. — И вот что: я, конечно, вам благодарен за помощь, но мне непонятно, зачем вы пытаетесь убедить окружающих в моей виновности. К чему тогда было способствовать моему освобождению, если вы считаете меня преступником?
— Меня попросили о дружеской услуге, — с хамским равнодушием отозвался адвокат. — Уж не обессудьте, что помог вам. В следующий раз буду осмотрительнее.
— Но-но, не ссорьтесь, горячие эстонские парни, — хмельно хохотнула Зеленцова, вспомнив старый анекдот.
Настасья Кирилловна ужаснулась от назревающего конфликта, но… в глубине души вздохнула с облегчением. Сейчас тягостные гости уйдут от накалившейся ситуации, и она уже наедине попросит Илью опровергнуть злобную адвокатскую клевету.
И правда: что за странные защитники нынче? Не защита, а сплошное нападение!
Нет, такой хоккей нам не нужен!
Но наедине с Ильей почему-то стало еще хуже. Он отрицал свой обман о вызове к следователю и ужасно злился оттого, что его жена сомневается в его словах из-за какого-то охламона, который сам недавно с зоны откинулся. И что с того, что охламон помог ему выйти на волю?! Все это гигантская афера Помела, чтобы выкрутиться.
— Он смылся, устроив гнусный балаган. Прикнулся чахликом невмирущим…
— Кем?! — удивилась Настя.
— Да кем-кем, покойником! Вот ведь сволочь какая! Сам теперь прохлаждается где-нибудь на Карибских островах с нашими деньгами, а тут он умер для всех… А нас теперь из-за несуществующего убийства будут в тюрьму сажать!
Настасья Кирилловна не возражала. Она только устало удивлялась тому, что Илья, всегда такой въедливый и скрупулезный, принял слова Зеленцовой на веру. Конечно, первое, что хотелось сделать, — это всем дольщикам рассказать о ее «видении». Но Настя понимала также и то, что это ничего не изменит. А возможно, даже ухудшит их с Ильей положение. Скажут, что они распространяют выдумки Зеленцовой, чтобы выгородить Илюшу. А потом это дойдет до Яны Беленсон, которая все слова заклятой подруги извратит по-своему. А с Беленсонихой иметь дело совсем не хотелось после того, как она едва не убедила Настю бросить мужа на произвол судьбы.
Какими опасными могут быть люди, которые умеют появляться в нужное время в нужном месте! Это умение переходит в привычку, и вот они уже суют свой удачливый нос в чужую жизнь, разрушая ее… Человек дающий удачливым не бывает, это всем известно. Человеку дающему предлагается довольствоваться иными радостями.
Настасья верила Илюше, конечно, верила. И объективным аргументом, который был тверд и непоколебим как скала, был гнусный характер неистового Валентина, который никогда никому не пошел бы навстречу. Тем более в ответ на просьбу оговорить самого себя, любимого…
И вот потянулись дни, когда ощущение ночных моторов и ночных шагов, приехавших за кем-то, генетически знакомое нашей репрессированной нации, овладело Настасьей окончательно. Дочери она решила пока ничего не говорить. Нечего ей волноваться в ее положении! А Илья замкнулся и ушел с головой в свои любимые книги. Вообще-то этот процесс усугубился у него с тех пор, как он ушел из своего института. А ушел он из-за разногласий с начальством, которые терпел много лет, но вытерпеть вместе с ними и «дебилизацию учебного процесса», как он называл все эти нынешние реорганизации, Илья оказался не в силах. Отношения со студентами у него были очень бурные и противоречивые — от обожания до ненависти. Илья нещадно требовал от них живой мысли, а не выполнения шаблона. Он настаивал на том, что если не делать больше, чем от тебя требует программа, хотя бы по одному предмету, то это тупиковый путь прямиком в пополнение рядов биомассы. И лучше бы этими приоритетами были его дисциплины. Он читал курс по литературе XX века и вел свое любимое детище — факультатив по изданиям русского зарубежья. У него была своя небольшая и раритетная коллекция этих тонких хрупких книжек, олицетворяющих собой Слово в изгнании. Он даже раздобыл первое издание «Вечер у Клэр» своего любимейшего автора Гайто Газданова.
Илью Андреевича любили умные, пытливые, созидающие, амбициозные. Любили невротики и шизоиды. Потребители, карьеристы и лентяи его сторонились. Стремившиеся к ни к чему не обязывающему благополучию его ненавидели. Избранные из любивших его остались с ним и после его ухода. Илья стал для них Учителем, строгим, но трепетным. Кто-то из учеников — совсем немногие — остался ему другом, других разбросало жизнью, но временами они вновь появлялись на горизонте, чтобы послушать старого эстета-ворчуна. Общение с ними, постоянное или прерывающееся на годы, и филигранное извлечение из чьих-то забытых библиотек драгоценных книжных экземпляров — для Ильи эти занятия были важнее семьи. Настасью Кирилловну это давно уже не задевало — лишь бы не вспоминал о зеленом змии! Но в эти дни ей остро не хватало сопричастности. Ощущения, что они переживают свою беду вместе, а не поодиночке…
Удивительно вспоминать об этом, но книги-разлучницы когда-то их познакомили. С благословения Лени Сабашникова, который когда-то вместе с бородатым библиофилом замутил книжный развал, который вырос до ларька, а его постоянным посетителем был Илюша, ходивший мимо с работы. Он долго-долго перебирал книги и ничего не покупал. Настя подрабатывала продавцом. Иногда, если приглашали. И Леня, притаранивший очередную партию книжиц, прошипел ей блудливо на ухо: «Вот с ним бы тебе сойтись. Если ты перетерпишь его занудство, может неплохо получиться. Или хотя бы просто переспи с ним, чтобы он у нас хотя бы одну книгу купил!»
И вот так, с его легкой руки…
Ладно, хватит впадать в ностальгию! Надо действовать. Настасья Кирилловна, пролистав телефонную книжку, нашла наконец нужный номер. Анна, адвокат. Та самая, что из всей марилэндовской эпопеи казалась самой надежной…
14. Кто убил дурного человека
Вихрь противоречивых событий тревожил Базилевса. Два дня он говорил с Аленой. Утешал, сочувствовал, спорил. Похороны Алеши она пережила очень тяжело. Но Василий с удивлением обнаружил, что он и сам погрузился в тоску. Им овладели тягостные воспоминания о прощании с Леней Сабашниковым — то, что он давно вытеснил из памяти, потому что куда важнее было сохранить в сердце Леню живого и насмешливого, чем весь тот ужас, в который Вася так и не поверил. И оказалось, что пять стадий принятия горя, канонизированные мировой психологией, — это спираль. Отрицание, гнев, торг, депрессия, принятие — и опять отрицание, но уже на новом уровне! Неверие, которое порождает веру, потому что нам необходим высокий аккорд. Даже самый отпетый атеист, как сказал матерый герой советского фильма, верит. Верит в то, что Бога нет. И его концепт — тоже эгрегор. Энергия Васиного неверия породила встречу с Настасьей Кирилловной, которая, оказалось, тоже не верит и тоже находится в шестой стадии вторичного отрицания, что, по сути, есть создание собственной религии. И они двое основали свой маленький орден. Они не решались примкнуть к мировым гигантам, вроде буддизма или христианства, к которому формально принадлежали и в котором смерти не было для всех. Для Васи и Настасьи это было слишком масштабно, всеобще… и оттого немного напоминало советскую пропаганду. Им обоим был ближе индивидуальный подход. Они основали орден бессмертия отдельно взятого Сабашникова… ну, и до кучи нескольких самых любимых и близких им людей.
