— Боже мой… Ты сказал Агапычу об этом? Представляю, как он расстроился! Он же так искренне борется за свою идею. Но название! Анима… На что это намек?
— Агапыч не просто расстроился, он в бешенстве, но от этого ему, как ни странно, стало лучше! Название его, конечно, тоже распалило. Хотя я ему попытался напомнить о том, что у него нет монополии на слово «анима»… Да и потом, он столько лет рассказывал направо и налево о своем проекте! А уж Химик знал о нем досконально и, как выяснилось, поведал Савве-миллионеру. Но ты же знаешь Агапыча. Его раздражают очевидные аргументы.
— И я с ним солидарна! Для меня в этой истории нет очевидных аргументов. А что, если ювелирные дела — это прикрытие?
Соне и правда хотелось верить в светлого двойника. Да, пускай глупость и наивность не подобающая для всех, кто старше пятнадцати, и тем не менее. Почему хотя бы раз в жизни такое не может случиться?!
— Прикрытие? Это что-то типа входа в совершенно секретный бункер через ювелирную лавку?! Забавно! — иронично вздохнул Вася. — Но скорее всего… даже если мы поиграем в шпионов и предположим, что у Помелышева-2 была великая миссия, то он просто отошел от дел. Вышел в отставку. И теперь балуется бриллиантами. Вот это вполне респектабельное развитие событий…
— Но все же ювелирка, золото — это ж все так далеко от метафизики… О том, чтобы поймать душу, как радиоволну, и записать ее, как кардиограмму. О том, чтобы с ней говорить…
— Далеко? Это как посмотреть. Ты забываешь про первоисточник — герметизм. Про философский камень, про розу и крест, про бессмертие. Алхимики тоже делали золото бог знает из чего, но цели их простирались далеко за рамки материальных выгод. Агапыч всегда помнил об этой подоплеке и нас в нее вовлек…
— О, ну, если глубоко копать! Хотя если копать, то только глубоко… Слушай, но старик перестал мне отвечать! Я беспокоюсь за него. Пока мы будем деликатничать, он загнется. Предлагаю к нему ворваться без предупреждения! Наше алаверды, так сказать…
— Ему это не понравится, конечно, но я тоже подумывал об этом. Тогда чего тянуть! Ты завтра свободна для разбойно-дружественного нападения?
— Я за любой кипиш, кроме голодовки, — завтра и всегда! — обрадовалась Соня, которая не совершала ничего подобного со студенчества.
— Тогда… можно мы сначала… заедем на кладбище? Это странно, я понимаю, я все объясню! К тому же я машину наконец отремонтировал, так что мы на колесах.
— Надо так надо. Конечно, заедем. Я люблю неожиданные маршруты.
…Соня так и не удосужилась спросить, к кому они едут. Она полагала, есть просьбы, о которых не расспрашивают, просто соглашаются помочь, и все. Алена ее трогательно поблагодарила за участие. И они доехали бы молча, если бы Соня не запеленговала неприятно знакомые фигуры у метро, мимо которого, увы, промчались слишком быстро. Но главное Соня заметила — это была Клетчатая Шляпка и человек в синем костюме. Она без шляпы, он не в костюме — и в обнимку!
— Разве ты не видишь гармонии в том, что неприятные люди вместе? Они закольцованы, и от них миру меньше вреда, — примирительно ответствовал Василий на Сонин пузырящийся сарказм.
— Но Синий Костюм-то как раз не такой уж и неприятный! Эта мегера его захомутала, а в этом уже никакой гармонии нет.
— Просто он из колеблющихся между добром и злом! А такие не приносят счастья хорошим девушкам.
— У них там, в «Земляничных полянах», просто питомник тех, кто не приносит счастья. А этот Савва? Я вообще не поняла, как можно было почти до тридцати лет даже не поинтересоваться, кто твой родной отец?!
— А ты не находишь, что… в контексте своей жизни он был прав. С твоей помощью он сунулся в семейную историю — и понял, что темному яичку еще не пришло время. А бывают и такие истории, которые лучше вовсе не рассказывать. Но так или иначе, я не прочь сменить тему! Эта сага о «Марилэнде» и раздвоившемся прокуроре мне слегка наскучила. Хотя некоторые фигуранты не унимаются. Ты слышала новости об Илье?
— Ну конечно! Я благодаря тебе теперь пытаюсь вести цветочный блог Настасьи Кирилловны. Вышедший из застенков Илья дал смелое интервью о продажных прокурорах, невинно осужденной учительнице и обманутых дольщиках. Надеюсь, Фея не купилась на этот правозащитный фейерверк… Предполагаю, что Илюшин порок, о котором говорила нам Настя — помнишь? — это тщеславие, приправленное благородством. Он теперь чувствует себя рупором свободы. А склочный Осипов теперь ему первый друг… Ну еще бы — ведь он сопроводил человека к следователю! Какое несгибаемое гражданское мужество, однако. А как только запахло жареным, он быстро смылся. Не корысти ради, а чтобы Настасье Кирилловне нечаянно не проговориться. Верим, верим… Какое виртуозное переобутие в воздухе! Заметь, Осипов в этом интервью — герой дня. Спаситель обездоленных граждан, которых обокрал Помелышев, что, надо признать, отчасти правда. Вот только ключи от новых квартир обездоленным гражданам так и не выдали. Видно, пока не всем государственным сестрам-пиявкам по серьгам раздали…
Соня осеклась, потому что на самом деле хотела сказать совсем о другом. О том, что звонила вчера отцу. Он пускай не секретный и не главный, но вполне себе конструктор. И у него крайне трудный характер. Но он почему-то… согласился встретиться с Агаповым. Фантастика! Она боялась, что Вася поднимет ее на смех. И она пока медлила…
— Все, приехали, — объявил Василий.
У могилы Леши стояла девушка. Василий вопросительно глянул на дочь — мол, чего мы, незнакомые люди, пришли сюда? Можно сказать, толпой. Но Алена еще вчера злилась на него: как же можно не понимать?! Чем больше людей — тем лучше. Чем больше людей помнят человека… Что ж, значит, встанем в сторонке, раз так. Будем помнить.
Девушка плакала. Потом она обернулась и… Она хотела что-то спросить, но не спрашивала, просто смотрела на вновь прибывших, словно силилась узнать. Василий понимал, что он должен что-то сказать первым за всех, — но медлил. Словно эта пауза значила что-то важное. Потому что это было уже не молчание одиночества и скорби — в нем теплилось что-то еще. Вот-вот будут сказаны слова, и протянется нить. Пускай неизвестно, что дальше, но важна сама возможность этого «дальше»…
Первая заговорила Алена, вдруг ставшая очень взрослой и знающей, что сказать. И это было непривычно и удивительно. Василий поймал себя на том, что разговаривает про себя с никогда не виданным Лешей. Вот так, дескать, Леша, после твоего ухода у тебя появились мы. Чтобы ты не остался одиноким призраком на Земле. Точнее — чтобы ты остался. Зачем-то нам это нужно. Ты нам нужен. Вот такие дела.
