— Ну, что ж! — Герцог погладил ладонь Риты. — Теперь вы жених и невеста! А ты Чир… Сам лань подстрелил — сам ей и занимайся!
Когда Чир подвел невесту к матери, Кори нахмурилась:
— А ну, брысь отсюда! Ты на службе! А мы и сами разберемся.
— Это Анира, мам, — промямлил Чир.
— Слышала!
Когда Чир, беспокойно оглядываясь, ушел, Кори рассмеялась и спросила:
— Чего боишься-то? Тебе ж не со мной жить! — Она положила руки на плечи Аниры, пробежалась пальцами по ее рукам и удовлетворенно кивнула: — Хороший вкус у младшенького Вайры! Платья тебе сама сошью!
— А меня научите? — робко спросила невеста.
— Чему сможешь — научишься! Остальное с опытом придет. А Чир-то, видать, к телу уже приложился? Ну, не красней! Дело такое… Только на танцах не прыгай, как коза! Мало ли… Почти замужняя женщина. Ну, беги! Отрави подружкам жизнь!
Она посмотрела вслед Анире и подмигнула своим товаркам:
— Ай да Чир!
— Весь в папу! — ответили ей с хохотом.
***
Как ушел с праздника король, мало кто заметил. Но произошло это за несколько минут до того, как музыканты начали настраивать свои инструменты. Да оно и правильно! Во дворе замка сумерки уже сменились густой холодной тьмой, пробитой частыми пятнами сияющих фонариков.
Королева зачем-то подозвала Ретока, что-то тихо ему сказала, и конюх вышел через ворота по каким-то делам. А гости уже танцевали…
Стражники у ворот каретного сарая не дремали и сразу окликнули возникшую, словно ниоткуда бесформенную фигуру, закутанную в плащ.
— Стой! Кто идет?!
— Сами стойте, где стоите! — вмешался Реток. — И алебарды поднимите!
Фигура в плаще подошла вплотную, и стало видно, что вместо лица у нее черная маска.
— Господин Менестрель? — спросил Реток. И, дождавшись кивка, бросил стражникам: — Личный гость королевы! Подождите, господин Менестрель!
Реток быстро провел ручным фонариком сверху вниз, закрыл собой от стражников Менестреля и, нагнувшись, измазал грязью начищенные до блеска сапоги.
— Вы проделали длинный путь, господин Менестрель! Немудрено где-то вляпаться…
— Н-да… — рокотнула маска. — Так мне еще сапоги не чистили. Спасибо.
Когда Реток и странный гость вошли в ворота, один из алебардистов шмыгнул носом.
— Что-то я слышал про этого Менестреля… О большой цене за его голову.
— Так сходи к королеве. Спроси, что тебе положено, — вяло откликнулся второй.
— Нет уж! Скоро нас сменят… Поедим, выпьем, потанцуем во славу герцога!
— Это дело!
Менестрель, словно не заметив герцога и герцогиню, прошел мимо них и поклонился Тиане:
— Моя королева! — бесстрастно прогудела черная кожаная маска. — Я обещал — и я пришел!
— Я рада, Менестрель, — улыбнулась Тиана. — Ты споешь нам что-то новое?
— Желание моей королевы — закон.
— Не забудь только, Менестрель, поздравить герцога и герцогиню Арлей! Свадьба…
— О! — Менестрель повернулся к молодоженам: — Герцог! Герцогиня! Нужно ли вам желать любви, счастья и взаимности? При их явном наличии… Но что-нибудь я спою специально для вас!
Менестрель поклонился им, королеве и неторопливо отправился к боковой стеке сарая. К нему тут же подошел старший лютнист и тихо спросил:
— Имени своего ты не скажешь?
— Менестрель, — ответила маска.
— Понятно. Что-нибудь нужно? Лютню?
— Скамью у стены я вижу. — Он откинул полу плаща: — Лютня — вот она… Опора для ноги была бы очень кстати!
Пока Менестрелю несли низкую скамеечку, и он настраивал лютню, герцог спросил у дочери:
— Кто это, Тиа?
— О! — улыбнулась королева. — Менестрель во многом виноват в моем замужестве! А как поет… Сейчас вы услышите и никогда не забудете!
— Ну, уж в уме ему не откажешь, — согласился Арлей. — Сел так, чтоб и к королеве лицом, и остальных не обделить звуком.
Призывать к тишине не было никакого смысла: гости полушепотом обменивались невероятными слухами о певце в маске, а лютнисты и скрипачи оставили свои места и подошли, как можно ближе в надежде увидеть и освоить новые приемы игры или покуражиться над пришельцем-зазнайкой. Но все стихли, когда пальцы Менестреля легко пробежали по струнам, взяли замысловатый аккорд, а затем лютня заскрипела, защелкала, как старые каминные часы, если прижаться к ним ухом. И Менестрель запел:
Нас убивает тиканье часов…
Оно в кусочки время наше рубит,
А мысли и желанья губит
И отпирает вечности засов…
Не опытный, поднаторевший враг
Свивает в блеске шпаг для нас венок…
И сердце пробивает не клинок,
А резкое последнее «тик-так»…
Но между «тик» и беспощадным «так» Есть промежуток, где мы и живем.
Любви напиток беспробудно пьем…
Упустит это время лишь дурак.
Лютня затихла, но зрители верно угадали, что это не конец песни — еще аккорд, и Менестрель произнес последние две строчки, а лютня неспешно вплела в слова собственное соло:
Пусть тикают часы — я к ним привык.
Есть между «тик» и «так» прекрасный миг.
Пальцы Менестреля пробежались по струнам от самых высоких звуков к самым низким, и последние были заглушены восторженными криками и хлопками ладоней.
Королева улыбалась, герцог в легкой растерянности покачал головой и согласился с возгласом Риты:
— Ой! Какая хорошая песня!
Это мнение разделяли и гости, выкрикивая:
— Давай еще, Менестрель!
— Пой! Не стой посреди Пустоши!
— Пожалуйста!
Но маска не шевельнулась до тех пор, пока королева не кивнула. Под всеобщий разочарованный вздох Менестрель поднялся на ноги, расстегнул застежку под горлом, и черный плащ упал на скамью, открыв одежду из потертого бархата и кожи, пояс с ножнами — обычное облачение странствующего музыканта.
Два шага вперед, поклон в сторону арки, затем — гостям, и… Невероятно мощный аккорд лютни рванулся к потолку, вернулся и вновь отразился вверх. В нем переплелись рев ветра, рокот далекого грома, вой ужасного зверя и звон стекол в рамах окна…
И негромкий, четко различимый голос:
Я пилигрим!
Последние две буквы словно закружились вихрем, ринулись вверх, осыпались мелкими осколками…
И вновь, намного громче:
