– Из дома никуда с дитем не пойду!
– Вот так, ты слыхал? – улыбнувшись, спросил Фрол Кольшу. – Придется оборону занимать от этих ворогов.
– Придется, значит, придется, – ответил Кольша, но серьезно, без улыбки.
– Ладно, утро мудреней будет, посмотрим, – сказал Фрол, поднимаясь из-за стола. – А пока спать, собаки разбудят, если что.
Еще до рассвета они проснулись и, быстро собравшись, вышли в тайгу. Фрол по просьбе Кольши отдал ему ружье. «Понимаешь, – сказал ему Кольша, – на мне с войны и так крови много, все одно отмаливать придется, а ты чист душой, так что давай ружье мне», и Фрол, кивнув, молча протянул ему оружие. Арчи, которого одного взяли с собой, шел впереди, но рядом. Как будто понимал, что дело серьезное. То и дело он останавливался и прислушивался. Слушали тайгу и Кольша с Фролом. К рассвету они подошли к тому месту, миновать которое зэки не могли, если пошли к деревне по тропе. Никаких следов не было.
– Значит, мимо тропы ручьем прошли или свернули сюда, но еще не дошли. Место удобное для засады. Здеся их подождем. Время есть, давай хоть одну растяжку поставим. Гни, Фрол, ту березу, держи бечеву, а я вон корягу притащу из ручья.
– Понял, Кольша, сейчас.
Арчи тем временем, пробежав вперед, вернулся и спокойно лег. Если бы он мог говорить, то сказал бы хозяину, что чужих близко нет. Ушли они вдоль ручья, не заметив вечером тропы. Через полчаса растяжка с тяжелой корягой была готова, парни залегли в ожидании. Если бы кто, двигаясь по тропе, неосторожно задел за тонкую веточку, а не задеть ее было нельзя, сторожек освободил бы зажим, и тяжелая коряга, как снаряд, выпущенный из пращи, нанесла бы тяжелые увечья несчастному. Это, по мнению Кольши, несколько уравнивало силы, поэтому Кольша, с Арчи устроившись за выворотнем чуть выше тропы, взял под прицел место, где могли бы оказаться уцелевшие зэки, после того как сработает растяжка. Фрол с топором засел с тыла, чтобы напасть неожиданно, если начнется перестрелка. Шло время, уже взошедшее солнце начало припекать. Беглых все не было. Арчи спал, устроившись в тени. Прождав больше трех часов, Фрол и Кольша решили пройти до развилки, до ручья, чтобы убедиться, что беглых нет. Растяжку на всякий случай оставили снаряженной. Осторожно двинулись, Арчи ушел, как всегда, вперед. Через час они вышли к месту, где зэки ночевали. Они спали в ста метрах от тропы, которую прошли, не заметив. Ушли они рано, пепел костра уже успел остыть. Ушли по ручью, и в деревню они уже попасть никак не могли. Облегченно вздохнув, парни направились обратно. Арчи рванул вперед, и только когда он скрылся из виду, Кольша вспомнил про снаряженную растяжку.
– Арчи, ко мне! – несколько раз крикнул он.
Но Арчи не вернулся.
– Не дай бог, влетит! – сказал Кольша и побежал по тропе.
Каково же было их удивление, когда, приблизившись к месту, они увидели Арчи, сидящего прямо перед самым сторожком. Он повиливал хвостом, как бы показывая: не забудьте про эту штуку, она опасна.
– Ну у тебя и пес! – только и сказал Фрол.
Они вернулись в деревню, где их ждал Петька.
– Ну что?
– Мимо прошли.
– Ну и слава богу.
С хорошим настроением они ввалились в дом Фрола. Евдокия, только мельком глянув на них, сразу поняла, что беда мимо прошла.
– Садитесь, я тут шанежек напекла, поешьте, а я баньку стоплю, помоетесь с тайги, а то вон мураши по вам ползают, – улыбаясь, сказала она, ставя на стол чашу с пахнущими хлебом и еще каким-то манящим ароматом пышными шаньгами. Выпеченные в печи, с румяной желтоватой сметанной корочкой, еще горячие, да с холодным молоком! Давно Кольша не испытывал такого простого домашнего счастья. Все, надо с домом решать и Варвару вывозить к себе, подумал он.
Перекусив, в ожидании баньки, они вышли на улицу и сели на скамейку под окнами. Вот так же когда-то сидел под окнами своего дома дед Кольши, седой старик с веселыми светлыми глазами. Как будто лучики света от его глаз разлетались, когда Кольша прибегал к нему поздороваться, посидеть у него на коленях, потрогать его белую как снег бороду. А еще Кольше нравилось напасть на деда сзади, обнять его и дышать через его волосы. Они таким родным пахли… Больше ста лет было его деду, и почти столько у него было внуков и правнуков. Жаль, что канула в вечность его родова, теперь все с него, с Кольши, начнется и продолжится. И так будет – он в том был абсолютно уверен. Не зря Макушев ему много раз повторял: «Всегда считай, Кольша, что главное в жизни еще тобой не сделано». По этому принципу его лучший друг жил, Ванголом его звали. Макушев, во время зимовки на «острове пингвинов», много рассказывал Кольше об этом удивительном и храбром человеке. О том, как он слышал, понимал тайгу и окружающий мир вообще. Кольша еще тогда осознал, что действительно люди на земле – это всего лишь маленькая частичка природы, причем далеко не главная и уж совсем не самая важная. Бушующий вокруг острова холодный океан, огромные айсберги, тысячи живых существ, чувствовавших себя очень комфортно в этих условиях, и человек, ничем не защищенный и совсем беспомощный наедине с этим миром. Кольша все это испытал и прочувствовал тогда, как говорится, на своей шкуре. А вот что такое это – главное в жизни, он объяснить себе не мог. Не понимал. Думал, победа над врагами главное. Ан нет, победили немцев и что? Главное в жизни человека что-то другое. Это, получается, не какая-то одна цель, к которой человек должен стремиться. Потому как достигнув ее, как бы все обрывается. А так быть не должно.
Что ж тогда это главное? Не находил он тогда ответ. Только теперь к Кольше пришло это понимание. Главное в его жизни – это сама жизнь, и причем не только его, Кольшина, а жизнь, причем обязательно счастливая, всего его Рода. А поскольку теперь он единственный и, естественно, главный в своем Роду, то он просто обязан сделать и свою, и жизнь тех, кто рядом, счастливой. Вот женится и будет так жить, чтоб жена его и дети были счастливы. И этот процесс не имеет границ и времени. И всегда нужно помнить о том, что главное в жизни – это счастье твоих родных, и ничто другое. И считать, что ты еще не все для этого сделал. Вот оно то, что в эти слова вложено было. Понял это Кольша и успокоился, теперь он точно знал, для чего и зачем живет. Это он знал, а вот как жить, он знал и раньше, этому его научили сызмальства, и дед его, и отец, и мама. В его памяти хранились радостные дни, когда все были вместе и жили в труде и счастии. Потому что каждый чувствовал себя частью этой семьи, частичкой этого Рода. И вот это и есть – наука жизни, она только по крови передается, и чем в Роду чище кровь, тем крепче и надежнее в нем это счастье держится. Нерушима и неприкосновенна в его Роду семья. Строги и нерушимы традиции семейной жизни, но справедливы, поскольку цель их – здоровье и счастье. Не одним тысячелетием Рода человеческого они проверены и выверены. Каждая заповедь отточена мудростью предков, и Кольша хорошо это понимал. Потому начинать ему надо было со строительства дома своего, только так, испокон веков, начинал самостоятельную жизнь мужчина в их Роду.
– Банька готова, идите, мужики, – окликнула их Евдокия, прервав Кольшины размышления.
