– Ох и складно ты врешь, Кольша, надо бы тебе книжки писать, – улыбнулся Михеич. – Ну да ладно, чего делать-то будем, они нас в покое не оставят.
– Афанасий Михеич, меня вообще в армию забирают, вот бумага. Не явлюсь, сказали, прямиком в тюрьму, – сообщил Петька, протянув старосте повестку.
– Это я его паспорт получать отправил, а его в армию… – повинился Кольша.
– Да, тут плохо дело, захомутали тебя, парень. Придется идти на службу, – покачал головой старик.
– Ничего, я же служил и вернулся. – Кольша приобнял погрустневшего Петьку.
– Коль бумагу подписал, придется сполнять. Ничего, Петр, отслужишь и вернешься. Тогда и тебе, Кольша, надо пачпорт выправлять. Не отстанут они от нас, а так, глядишь, и успокоятся. Главное, чтобы жить не мешали, детей растить, да веру не трогали. А с этим, видно, смириться придется или уходить за Турухань, там не достанут.
– Куда уходить-то, здесь наша родина, – помолчав, сказал Фрол.
– Да, здесь жить будем, – поддержал его Кольша.
– Дак чего, нашли где валить? – спросил староста, тем самым закончив все разговоры.
– Нашли, Афанасий Михеич, недалече, – ответил Фрол.
– Вот и хорошо, давайте, сынки, пока погода и Господь дает, надо работать.
Парни, быстро собрав нужный инструмент, отправились в тайгу. Пройти было можно двумя путями. По тропе и склону сопки или по ручью. Кольша с Арчи решил пройти по ручью, отправив Фрола с Петькой тропой. Он медленно пробирался по отмелям, Арчи носился где-то впереди. Кольша присел на камень, чтобы поправить сбившуюся портянку, снял сапог и вдруг замер. Неведомое ему доселе чувство овладело им. Он услышал очень тонкий звон, и русло ручья вдруг как-то изменилось. Вернее, само русло осталось таким, каким оно и было, только стало каким-то цветным. Оно засверкало всеми цветами радуги. Кольша увидел какие-то всполохи, как будто пламени, проскакивающие в определенных местах. Кольша смотрел и не мог понять, что бы это значило. Он посмотрел на небо, плотно закрытое облаками, и на сверкающий огненными всполохами ручей. Кольша быстро перемотал портянку и надел сапог. Он шагнул к камню, с одной стороны которого как будто пульсировал фонтан огня. Небольшая струя воды, огибая крупный, покрытый сверху мхом валун, создавала маленький водопад, под ним и светилоь что-то живым пламенем. Кольша зачерпнул ладошкой и, подставив под струю воды, тут же промыл то, что оказалось в его руке. Три темно-желтого цвета окатыша, величиной чуть меньше горошины, остались в его ладони. Кольша сразу понял, что это золото, золотые самородки. Примерно такие он видел в кисете Семена, когда они в корнях лиственницы нашли его тайник. Кольша долго стоял, разглядывая эти самородки, постепенно осознавая то, что сейчас с ним произошло. Ему вспомнились глаза умиравшего Семена. Тонкий звон в голове Кольши исчез. Ручей, что сверкал только что всеми цветами радуги, все так же тихо журчал своими прозрачными струями, омывая каменные перекаты, незаметно утратил радужное сияние.
– Кольша, ты где? – услышал он недалеко голос Петьки.
– Иду! – прокричал Кольша и, завернув в платок самородки, пошел по косогору на сопку к ожидавшим его друзьям.
Интересно, думал Кольша, а как из этих самородков колечко сделать для Варвары. Очень ему хотелось подарить ей обручальное кольцо. Кольша каждый день вспоминал их свадьбу. Если честно, то не совсем свадьбу, а то, что было после молитвы перед иконами, благословения старосты, небольшого застолья, когда они с Варварой ушли в сарай, где им была приготовлена постель. Кольша до этого никогда не был с женщиной. Он, конечно, слышал о том, как зачинаются дети. Понимал, что и как, не раз видел, как это происходит у домашней живности, но за все время его скитаний судьба не предоставила ему еще случая стать мужчиной, в этом смысле слова. Кольша страшно волновался, когда наступил этот момент, когда их подняли из-за стола и, с песнями и плясками, проводили к брачному ложу. Примерно так же чувствовала себя и Варвара, она была девственна и даже не целована никем, кроме Кольши, несмотря на то, что почти пять лет прожила в мирской деревне и даже училась в школе. Она умела за себя постоять, с малых лет уяснив понятия девичьей чести. Не раз попытки ее «зажать» кончались разбитыми носами горе-ухажеров. Она расцвела именно теперь, получается именно для него, Кольши, красивого стройного парня с пронзительно-голубыми глазами и седой головой. Она влюбилась в него с первого взгляда и сразу поняла, что именно он будет ее мужем и именно ему она готова родить детей столько, сколько Бог даст. А вот теперь, когда он стал ее мужем перед Богом и людьми и вел ее к постели, она взволновалась так, что слезы выступили из ее глаз. Хорошо, что рядом была Евдокия, она целый вечер накануне нашептывала ей, как и что она должна будет делать, чтобы стать любавой для своего мужа. Чтобы полонить его раз и навсегда своей красой и нежностью. Надев платок замужней женщины, она уже никогда не выйдет без него на люди. Она расплела длинную косу, и сегодня, уже сейчас, эти тяжелые густые волосы упадут на грудь ее любимого мужа и навсегда закроют его от бед и печалей, от мирских грехов и соблазнов, сохраняя его чистоту и здоровье. Она была готова, но все равно чего-то боялась, и, наверное, от этого у нее чуть не подкосило ноги, когда за их спиной закрылись ворота и стихли песни. Она крепко держалась за руку Кольши, чтобы не упасть. Кольша повернулся к ней, взял за руки и посмотрел в глаза.
– Я очень люблю тебя, моя жена. Ничего со мной не бойся, ничего, – прошептал он.
Только одна лампадка с кедровым маслом освещала прибранный ради этого торжества сеновал. Постель была устлана белой простыней, свежее сено дурманило и кружило и без того взволнованные головы счастливых молодых. Они некоторое время стояли, держа друг друга за руки. Потом Кольша опустился на одно колено и легко поднял ее на руки. Сделав несколько шагов, опустил на мягкую постель и не смог уже подняться с нее, увлеченный объятиями Варвары. Эта ночь была каким-то необыкновенным чудом. Они, осторожно познавая друг друга, сделали то, что соединило их тела и души. Они стали единым целым, дорогим и близким для них и не разделимым уже ничем. Раз и навсегда, раз и навсегда – шептали их губы в такт движениям разгоряченных тел. Они вкусили счастье и теперь понимали, что это такое. Кольша даже не подозревал, что знает столько ласковых слов, сколько он шептал Варваре в эту жаркую и очень почему-то короткую ночь. А утром, которое никто для молодых не отменил, они, веселые и счастливые, купались в ручье, смывая с себя прошлую жизнь, вбирая чистоту и свежесть новых ощущений. Варвара, уединившись с подругой, краснея и вспыхивая смехом, шепотом делилась с ней своими впечатлениями. Евдокия, как более опытная женщина, внимательно слушала и, улыбаясь, одобрительно кивала.
– Неужели такое счастье теперь будет всегда с нами? – затаив дыхание, спрашивала Варвара у Евдокии.
– От вас обоих зависит, но от тебя боле. Бабья забота – любовь в доме хранить. Мужики-то в работе да в заботах каждодневных намаются, вечером падают в постель, а тут мы, нам ласки мужской хочется. Надо уметь так к мужу своему подойти, чтоб он все одно тебя возжелал. Тонкое это дело – любовь. А уж ежели мужик сам захотел, нельзя ему отказывать николи. Отказ ему в этом, только если больна, простителен. Он поймет, если это правда, а не притворство.
