– Мне… – пробормотала я. – Простите, мне нужно немного времени.
Он дал мне это время. Постепенно я пришла в себя. Скад. Скад!!! Это было очень похоже на то… как Дымка описывала отношение к нам делверов.
– Командный центр! – вызвала я. – Вы только что показывали мне нечто странное?
– Пилот, – отозвались из командного центра. – Вы должны научиться летать в лабиринте без контакта с нами. Когда вы попадете в настоящий лабиринт, вы не сможете…
– Что вы мне только что показали? – оборвала его я.
– Согласно журналу, иллюзия вашего корабля – непроглядная тьма в этом помещении, скрывающая вход. Это все.
То есть… они не транслировали мне ощущение Вселенной?
Конечно. Они и не могли. Это выходило далеко за пределы возможностей голографического проектора. Я видела нечто иное. Нечто… спроецированное моим же мозгом?
Скад. Что же я такое?
По настоянию Хешо мы двинулись дальше и следующие пятнадцать минут перемещались от зала к залу, изучая работу лабиринта. Теперь я не испытывала ничего и близко сопоставимого с ощущениями того странного момента, когда вдруг увидела перед собой Вселенную.
Наконец мы исчерпали лимит времени, отпущенный на исследования, поэтому развернулись и полетели обратно. Все остальные уже были снаружи, включая злющую Брейд, которая, как и предполагала Дымка, застряла еще в каком-то из первых залов, не в силах понять, что здесь реально, а что нет.
Никто из них не видел никаких мембран и даже не понимал то, что я безуспешно пыталась им объяснить. Я не могла выразить его словами, но это чувство оставалось со мной. Оно висело как тень за моей спиной, когда мы вернулись на «Веса и меры».
26
Мы вошли в «нигде».
Как всегда, это началось с крика.
Абсолютная чернота, нарушаемая лишь глазами. Раскаленные добела, они смотрели не в ту сторону. Чем чаще я это делала, тем сильнее ощущала… тень того, чем они были. Огромные, неправдоподобные существа, чьи очертания никак не укладывались в моем представлении о них.
Казалось, я висела там целую вечность. Не считая Брейд, которая об этом не говорила, все остальные члены звена утверждали, что вообще не чувствовали времени, когда мы пролетали через «нигде». Для них гиперпрыжок происходил мгновенно. Они ни разу не видели ни черноты, ни пронизывающих ее глаз.
Наконец я почувствовала, что дело идет к завершению. Это едва уловимое, затухающее ощущение того, что…
Один глаз повернулся и посмотрел прямо на меня.
«Веса и меры» выскочили в обычное пространство рядом со Звездовидом. Я только ахнула, пульс зашкаливал, и ощущение тревоги стремительно нарастало.
Он меня видел. Один из них смотрел прямо на меня.
Мы возвращались на Звездовид после очередного дня учений, уже десятого за время моего пребывания здесь. Я очень устала, пока мы снова и снова отрабатывали маневры один за другим. Может, поэтому меня и увидели?
Что я сделала? В чем ошиблась?
– Капитан Аланик! – позвал Хешо. – Хоть я и не знаком с вашей расой, вы, кажется, демонстрируете некоторые традиционные признаки стресса.
Я посмотрела на киценов. Корабельные инженеры Хешо переделали несколько кресел в дорожную базу для киценов – практически это было небольшое здание в несколько этажей, прикрепленное к стене. Внутри были установлены маленькие кресла для всего экипажа.
Кицены сидели внутри этих открытых сооружений и оживленно болтали между собой, в то время как Хешо и его слуги разместились на крыше. Роскошное капитанское кресло стояло примерно на уровне моих глаз. Еще там появились барная стойка и несколько просмотровых экранов, что казалось каким-то нелепым излишеством, учитывая, что на «Весах и мерах» мы проводили всего по полчаса в день по дороге туда и обратно на Звездовид.
– Аланик, – повторил Хешо. – Я могу позвать моего корабельного врача, она тут, внизу. Правда, она мало работала с инопланетными расами. Сколько у вас сердец?
– Со мной все нормально, Хешо, – сказала я. – Просто отчего-то вдруг замерзла.
Он хмыкнул и откинулся на спинку кресла, положив ноги на подставку.
– Мгновение слабости у могучего воина. Прекрасный момент, который следует ценить. – Хешо кивнул своим мыслям, потом вздохнул и постучал по мигающей кнопке на подлокотнике, заставив экран развернуться к нему.
Нам не разрешалось пользоваться беспроводной связью, кроме случаев крайней необходимости. Однако Хешо весьма вольно трактовал понятие «необходимость», и ему, по его настойчивой просьбе, выделили канал в щите «Весов и мер», блокирующем связь.
Возможно, подслушивать было невежливо, но он же находился совсем рядом со мной. А мой значок переводил его слова и транслировал мне в наушники, хотела я того или нет.
На экране, установленном перед Хешо, появился другой кицен – судя по чередованию темного и светлого меха, женского пола, в очень официальном на вид облачении из яркого шелка, с таким же головным убором.
– Невозвышенный некороль, – сказала она, поклонившись Хешо, – я звоню, чтобы попросить наставлений касательно моего завтрашнего голосования по вопросу национального налогообложения.
Хешо потер мех под мордочкой:
– Боюсь, не получится, сенатор Ария. Когда я говорил с приставленными к нам наблюдателями от Верховенства, они заявили, что я до сих пор имею неподобающее влияние на работу нашего сената.
Сенатор вскинула голову:
– Но невозвышенный, сенат голосовал строго против высказанных вами предпочтений.
– Да, и правильно сделал. Но Верховенство, по-видимому, считает, что я сам велел вам голосовать против моих желаний, продолжая таким образом вами манипулировать.
– Трудная ситуация, – сказала сенатор Ария. – Как, по-вашему, нам следует поступить?
– Что ж, – произнес Хешо, – похоже… Верховенству очень понравилось бы, если бы вы выбрали то, что нравится вам.
– Мое величайшее желание во всей Вселенной – это увидеть манифест, составленный королем.
– А если его воля состоит в том, чтобы вы были собой?
– Пожалуйста. Какую разновидность меня вы бы предпочли?
– Может, попробуете голосовать каждый раз в произвольном порядке? – предложил Хешо. – Как думаете, это сработает?
– Конечно, если только Верховенство не объявит, что на нас влияет еще что-то помимо судьбы. – Сенатор Ария снова поклонилась. – Мы будем искать, как ваше влияние на Вселенную проявит себя в жеребьевке для определения голосования. Мудрое решение, невозвышенный. – Она отключилась.
Хешо вздохнул.
– Она кажется очень… преданной, – заметила я.
– Мы стараемся, – сказал Хешо. – Это трудно для нас. Всю жизнь меня учили быть очень осторожным в выражении своей воли, но я не знаю, как не выражать ее совсем. – Он закрыл глаза и потер виски. – Мы должны усвоить порядки Верховенства, иначе мы обречем себя на завоевание, если люди когда-нибудь решат вернуться. Вот их я боюсь по-настоящему – они напали на нас первыми во время своей Первой войны. Их лидер заявил, что наше общее прошлое уже делает нас практически людской колонией. Еще чего! У меня от одних этих слов шерсть встает дыбом. Мы должны измениться, чтобы быть наготове, но меняться трудно. Мой народ не глуп и не слабоволен. Просто много, очень много веков трон был единственной неизменной силой, на которую они могли положиться. Уничтожить его так резко – все равно что сорвать повязку прежде, чем рана зажила.
