Смутную тревогу у шведских политиков вызывала сама личность молодого короля. Тонко осязавший свою эпоху Вольтер писал, что Карл был человеком, который довел свои добродетели до их противоположностей. Каких результатов в политике в век изощренной дипломатии можно было ждать от правителя, не выказывавшего сочувствия к людям? Его называли жестоким, бесчувственным и холодным, как лед. Он действовал и мыслил непредсказуемо и постоянно ставил свое окружение в тупик. Зимой 1701 года один из его приближенных заметил, что «король не думает ни о чем другом, кроме войны. Он не обращает никакого внимания на советы других людей, и создается впечатление, что он действует по указанию самого Господа Бога…». Французский посол де Жискар в том же году докладывал в Париж: «Я серьезно думаю, что король Швеции боится остаться без врагов, если он заключит мир с Августом (польским королем. — Л. И.). От его предрассудков может вылечить только беда». Одно было ясно — шведский король чрезвычайно воинственный и безумно храбрый человек. В восемнадцать лет он вошел в походный шатер, как монах входит в келью для того, чтобы больше не покидать ее.
Скандинавия органично входила в круг дипломатии противников в Войне за испанское наследство. Тревоги Лондона по поводу поведения шведского короля отчетливо отразились в переписке между Мальборо и Годолфином. Получив новости, что французы выделили 600 тысяч крон для подкупа министров Карла XII, Джон немедля начал консультации со шведским послом в Лондоне Лиллиенротом. В октябре 1701 года Англия и Голландия пообещали безвозмездно передать Швеции 100 тысяч имперских талеров, а Голландия обещала еще дать 300 тысяч талеров под заем. Мальборо надеялся, что Швеция станет союзником Морских держав и отправит в их армию своих солдат. Дабы ускорить этот процесс, с подачи герцога в 1702 году в Швецию на английских кораблях было доставлено 2000 баррелей пороха.
И все же англо-голландские усилия заполучить Стокгольм в союзники против Версаля провалились. В конце 1703 года западные державы поняли, что Карл поставил целью лишить Августа II короны. Он ненавидел польского короля, наиболее ярко в Европе копировавшего Версаль, и писал о нем Людовику XIV: «Поведение его так позорно и гнусно, что заслуживает мщения от Бога и презрения всех благомыслящих людей».
Тем временем укрепившийся на российском троне Петр I сам искал союзников в Европе, которые помогли бы ему в войне с турками. Но его Великое посольство 1697 года не достигло желаемых результатов. Европейские державы были увлечены борьбой между собой и Россию всерьез не принимали. Тут следует сказать, что традиционное мнение отечественных авторов о том, будто англичане «симулировали дружелюбие» по отношению к Петру I, кажется не совсем убедительным хотя бы потому, что Англии приходилось лавировать и хитрить на всех дипломатических фронтах — это удел дипломатии любого государства и в любое время.
Но почему в начале Войны за испанское наследство Альбион предпочел иметь своим союзником Швецию, а не Россию, желавшую такого союза? Ведь еще Вильгельм III, встретившись осенью 1700 года в Гааге с русским послом Андреем Матвеевым, с похвалой отзывался о Петре. Ответ прост. Во-первых, Карл XII уже одержал внушительные победы. В 1699 году он с помощью англо-голландской эскадры нанес поражение датскому королю Фредерику IV, а в ноябре 1700 года — русской армии под Нарвой. Во-вторых, из двух «диких львов» русский царь был, по мнению Мальборо, более диким и в перспективе более опасным. Стоит только вспомнить поведение Петра и его людей, шокировавшее Европу во время Великого посольства! Перспективу возвышения России в Европе герцог предвидел точно. И, в-третьих, Карл находился ближе и мог бы быстро ударить по Франции.
Но предпочтение Карла Петру в Лондоне не было абсолютным. Об этом говорит следующий инцидент. 3 июля 1704 года шведский посол пожаловался Харли на то, что царь рекрутирует на службу большое число голландских моряков, а русские корабли курсируют в Северном море и Канале. Эти корабли, говорил посол, следует арестовать, как пиратские, потому что «царь не владеет частью этих морей и никогда не имел там кораблей, равно как и флота вообще». Но на фоне небольших успехов русских на Балтике в 1703 — начале 1704 года и особенно в условиях марша союзной армии на Дунай королева Анна дала уклончивый ответ: она не может рассматривать «царя Московии иначе, чем государя, который состоит с ней в дружбе и с которым она договаривается отдельно».
В такой ситуации в Россию прибыл английский посол Чарльз Уитворт. Петр тут же поставить перед ним вопрос о вступлении его страны в Великий союз и о посредничестве Англии в войне между ним и Карлом. Прямого ответа царь, как и следовало ожидать, не получил.
В то же время постепенно обострялись отношения Карла XII с Морскими державами. Причиной этого были непрекращавшиеся переговоры шведов с Францией. Сюда также примешивались экономические интересы в северном морском пространстве. Поэтому когда в августе 1700 года шведский король высадился на острове Зеландия и подошел к Копенгагену, Англия и Голландия вынудили его не овладевать столицей Дании и не захватывать датский флот, который, кстати, в дальнейшем постоянно угрожал шведским коммуникациям. А Мальборо совершил свой вояж в Берлин в 1704 году не только для того, чтобы заполучить в свою армию несколько тысяч прусских солдат, но и для того, чтобы исключить поддержку Карла со стороны Фридриха I. Со своей стороны, Харли предостерегал Стокгольм от возможного вторжения в Пруссию. Так что неудивительно, что у шведского короля возникала мысль высадиться в Шотландии, чтобы восстановить на английском престоле Якова III Стюарта, а часть якобитов участвовала в кампаниях Карла XII.
Постепенно, несмотря на военные успехи и восхищение европейцев ее королем, Швеция стала терять политические позиции на Западе. Стороны, принимавшие участие в Войне за испанское наследство, были не прочь потуже завязать узел противоречий на Балтике и востоке Европы, дабы исключить непредвиденное вмешательство Швеции и России в дележ испанской добычи.
Нельзя обойти вниманием и Польшу. В первой четверти XVIII столетия Речь Посполитая вступила в полосу кризиса и стала «яблоком раздора» для ряда сильных держав. В конце 1703 года в письме к Польскому сейму Карл XII назвал угодную ему кандидатуру на польский трон — Якоба Собеского, сына знаменитого короля Яна Собеского, прославившегося при осаде Вены турками в 1683 году. В ответ на это тогдашний король Речи Посполитой и саксонский курфюрст Август II немедленно арестовал Якоба и отправил в Саксонию. Карл не особенно огорчился, заметив: «Ничего, мы состряпаем полякам другого короля», и предложил престол брату Якоба — Александру. Тот отказался от столь сомнительной чести. Наконец, 2 июля 1704 года Карл назначил королем молодого шляхтича из Познани Станислава Лещинского. Станислав отличался, по словам современников, «уступчивостью и мягкостью». Он просидел на троне пять лет и отказался от короны после Полтавского сражения, поскольку этого желал Петр I.
В сущности, именно польские события привели две европейские войны к высшей точке соприкосновения в 1606–1607 годах.
3 февраля 1706 года 12 тысяч шведов нанесли поражение у Фрауштадта 30-тысячной саксонской армии. Дорога в Саксонию, бывшую частью Священной Римской империи, для Карла XII была открыта. Еще не переступив саксонских границ, он дал понять послам Морских держав, что не намерен выступать против Великого союза. Но чем дольше находились шведы в Саксонии, тем больше Морские державы опасались, что Карл повернет оружие против них. «Я надеюсь, что новости о марше короля Швеции в направлении Венгрии не являются правдой», — писал озабоченный Мальборо Хейнсиусу 5 августа 1706 года. Тот отвечал 6 сентября: «Если это так, нам будет худо. Все министры Империи в страхе…» Опять Мальборо, 11 сентября: «Боюсь, что шведы создадут нам огромные трудности. У их короля непредсказуемый темперамент». Вена в те дни даже изъявляла готовность заключить союз против Швеции с Россией.
