Но его выпад свидетельствовал, что кампания, развязанная против герцога, приобретает новые оттенки. Теперь его официально обвиняли в плохом командовании в битве при Мальплаке, а особенно в том, что он не обеспечил необходимую медицинскую помощь раненым, которых можно было спасти, хотя на это были выделены средства. Противникам Мальборо не казалось странным, что эти обвинения были выдвинуты столь запоздало.
На Утрехтском конгрессе ситуация с самого начала развивалась сложнее, нежели желали «архитекторы» мира Сент-Джон и Торси. Незадолго до открытия конгресса посол императора в Гааге заявил, что его государь пошлет своих представителей в Утрехт, если Версаль официально заявит, что основой будущего мира не станут англо-французские прелиминарии в неизменном виде. И только после того, как представитель Людовика XIV маршал д’Юксель по совету Торси сделал это заявление, присутствие имперской делегации на конгрессе было обеспечено.
Конгресс в Утрехте был представительным — в его работе приняло участие около 800 персон. Причем собственно делегатов конгресса, то есть дипломатов, насчитывалось 80 человек. Остальные представляли разношерстную массу путешественников, интриганов, шпионов, советников и курьеров. На долгие месяцы Утрехт стал центром западного христианского мира — не случайно духовник мадам де Ментенон аббат де Сен-Пьер в своем «Проекте создания вечного мира в Европе», опубликованном во время работы конгресса, предложил сделать Утрехт европейской столицей. Сен-Пьер призывал к созданию мирового порядка, основанного на логике и гармонии. Пожалуй, в сочинении французского аббата впервые прозвучал тезис единой Европы. Сен-Пьер не был понят большинством своих современников, которые усматривали в его «Проекте» лишь утопию, однако его мысль реализовалась спустя два столетия, в эпоху создания Лиги Наций и ООН.
Союзники были настроены против Британии, обеспечившей свои интересы сепаратными переговорами с Францией. Голландцы могли потерять заботливо выстраиваемый «барьер», Габсбурги уже потеряли Испанию, а малые страны-союзники были недовольны тем, что в пылу жарких дискуссий их вообще не принимали в расчет. Конгресс разъедали жалобы и ссоры. «Я делаю все, чтобы спасти моих союзников, дерущихся друг с другом», — писала, будто оправдываясь, Анна Стюарт королю Португалии.
Важным условием мира между Великобританией и Францией было решение вопроса о Стюартах. Английское правительство требовало, чтобы Претендент покинул пределы Франции. Людовик долго колебался, но в начале 1713 года скрепя сердце попросил Якова выехать в Лотарингию, где герцог Леопольд приготовил ему резиденцию в Баре.
17 апреля 1712 года в Утрехт прибыл принц Евгений. Он и имперский представитель Зинцендорф принялись отговаривать французскую делегацию отойти от предварительных соглашений с Англией, обещая в этом случае не продолжать войну против Франции. Вена отказывалась признавать договоренности Версаля и Лондона, которые впоследствии Уинстон Черчилль назвал «черной изменой». Но положение французов в военном плане не было столь тяжелым, чтобы рисковать соглашением с Британией, и франко-имперские переговоры ни к чему не привели. Теперь Вене оставалось уповать на военные успехи принца Евгения.
12 июня 1712 года имперские и голландские войска овладели Ле Кенуа. Затем был осажден Ландреси. Серьезная битва стала неизбежной. Евгений был уверен в победе, но союзная армия лишилась английских солдат, и это решило исход дела. Считается, что Людовику XIV первому пришла в голову мысль атаковать Денен в семи километрах от Ландреси, но курьер с приказом короля опоздал, и Виллар сам выбрал то же место. Все хранилось в секрете — только семь офицеров знали о проекте Виллара. Главное, чего желал французский полководец, — заставить Евгения поверить, что он намерен идти на Ландреси.
Когда в 10 часов утра 24 июля принцу Савойскому сообщили о наступлении Виллара, он не поверил и спокойно сел завтракать. Тем временем французская кавалерия уже оказалась на другом берегу Шельды. Только в полдень Евгений понял, что совершил ошибку, но было слишком поздно, и его батальонам пришлось отступить. Большая часть войск была сохранена, но склады оружия, знамена и тяжелая артиллерия оказались в руках французов. Евгений Савойский снял осаду Ландреси, а Виллар пошел дальше и осенью 1712 года освободил Маршьенн, Сент-Аман, Дуэ, Ле-Кенуа и Бушей. Как отметит позднее герцог Бервик, этот успех заставил «голландцев не отказываться от мира, который предлагала Франция и который одобрила Англия».
Тем временем Сент-Джон был пожалован в пэры Англии. Правда, он надеялся получить титул графа и орден Подвязки, но стал только виконтом Болингброком. В августе 1712 года новоявленный виконт уехал в Париж вырабатывать окончательные условия мирного договора, да и просто развеяться. Здесь он нашел прекрасный прием, завел любовницу и положил в карман 3000 фунтов от продажи паспортов. Когда Людовик XIV опасно захворал, что в последние годы случалось часто, Болингброк искренне посочувствовал больному.
— Я особенно тронут вашим вниманием, ибо вы, англичане, не любите королей, — сказал ему удивленный монарх.
— Государь, — ответил министр, — в этом мы похожи на тех мужей, которые не любят собственных жен, но стараются понравиться женам соседей.
Поправившись, Людовик подарил ему бриллиант — точную копию того, что носил на шляпе герцог Бургундский.
Параллельно с обсуждением условий мирного договора в полутемной тиши покоев мадам де Ментенон Болингброк вел тайные консультации по щекотливому вопросу, кому в будущем перейдет английский трон. Ганноверская династия была не слишком популярна среди тори, и Болингброк говорил французскому королю, что осторожная королева Великобритании желает возвращения на престол Стюарта, но настроение умов в королевстве пока не позволяет заявить об этом открыто. Но если он сменит во главе правительства Оксфорда, то сумеет избавиться от Ганноверской династии и ввести в Сент-Джеймский дворец Претендента.
Пока Болингброк находился на континенте, Мальборо попросил Оксфорда дать ему паспорт для выезда за границу, и тот в пику Болингброку, с которым уже начал соперничать открыто (тот резонно полагал, что герцог менее опасен дома, нежели за границей), уговорил королеву не противиться отъезду герцога. Крайние тори были в ярости, узнав, что тот, кому они готовили Тауэр, если не эшафот, всего этого избежит.
В середине сентября Джон пережил личную трагедию: в Сент-Олбансе скончался его друг Сидней Годолфин. Месяцем позже в Лондоне произошел драматический инцидент: первый шотландский пэр герцог Гамильтон был вызван на дуэль лордом Моханом. Дуэлянты выстрелили одновременно и убили друг друга. Мальборо никак не был замешан в этом деле, но Мохан был его секундантом в несостоявшейся дуэли с лордом Поулеттом, а секундант самого Мохана был активным сторонником герцога. Все это дало повод тори утверждать, что Мальборо связан с дуэлянтами и гибель их лежит на его совести.
Это ускорило отъезд Мальборо: через девять дней после дуэли он отбыл в Дувр, предварительно распорядившись, чтобы на его нужды в Гаагу выслали 50 тысяч фунтов.
5 ноября 1712 года Филипп V официально отказался от французского трона, а в конце ноября герцог Орлеанский и герцог Беррийский заявили об отказе от претензий на испанское наследство. Эти три акта были положены в основу королевских грамот, прочитанных в парижском парламенте 15 марта 1713 года в присутствии послов. Правда, на заседании предпочли отсутствовать канцлер Поншартрен и королевский прокурор д’Агессо. А президент парламента де Мем всем своим видом показывал, что он ни в грош не ставит акты, насильно вырванные у короля и нарушавшие неписаную конституцию королевства. Дело в том, что по традиционному французскому праву после смерти короля династии Капетингов ему автоматически наследовал самый близкий представитель по мужской линии в порядке первородства. Торси писал об этом Болингброку: «Этот закон рассматривается как творение того, кто установил все монархии, и мы во Франции убеждены, что только Господь может его отменить». Но и французский, и английский министры понимали, что живут в столетии, где Господь не вмешивается в дела людей. Государственные интересы заставляли изменять старые законы, и политикам приходилось с этим считаться.
