— Телефон твоей Иры у меня. Я ему разрядиться не дал. Глянь. Думаю, тебе будет интересно.
— Давай.
Дмитрий взял телефон и положил рядом с собой на диван.
Хреново что-то.
И уже не самочувствие.
На душе паскудно.
Идея нового развлечения возникла случайно. Развлечения в духе «миллионер без денег в чужом городе» — уже пройденный этап. Даже шоу снимали с периодичностью раз в пятилетку. Но каждый из участников знал, что стоит закапризничать, устроить скандал — и его вернут. Дмитрий изучал подобные мероприятия.
Лично для себя ничего интересного не увидел.
Проект с обнулением пришёл в процессе разработки нового препарата для боевиков Ивана.
Это было уже интереснее… Полностью лишить человека памяти и забросить его в незнакомое место. Как вариант — не только по России. Тут уже на вкус и на цвет, как говорится. Самого Дмитрия больше интересовали поведенческие инстинкты человека, и в какой-то момент он решил поучаствовать сам.
Почему бы и нет?
Он — разработчик. И обезопасил себя, насколько мог.
Первое воспоминание — это адская дезориентация. Намного хуже, чем после контузии. Последняя с ним тоже случалась. Но сравнить ощущения он мог только, когда память вернулась к нему.
И голод. Просто зверский. Было чувство, что не ел минимум неделю.
Ни имени, ни кто ты, ни где ты.
Это потом уже проснется адреналин. И жажда исследовать, узнать себя.
А до этого будет она.
Девушка с чарующим голосом. Которая с опаской отнеслась к Диме, но, между тем, помогла.
Если вернуться назад, Дмитрий и сам не ответил бы на вопрос, почему он в первый вечер знакомства пошёл её провожать.
Так надо было.
Его тянуло в ее сторону. Потребность находиться с ней рядом поражала. Дмитрий снова и снова прислушивался к себе, поедая тот бутерброд и запивая его кофе. От стаканчика пахло не только кофе, но и легким, едва ощутимым женским парфюмом. Рецепторы проснулись, инстинкты обострились. Он воспринимал всё втрое ярче, чем обычно.
Мир разделился на «до» и «после».
Сейчас, когда действие препарата окончательно прекратилось, Дмитрий мог спокойно проанализировать то, что с ним происходило.
Зацепила бы его Ирина, не будь он под воздействием?..
Однозначно.
Однажды мама с отцом поругались. Сильно. Дмитрий не мог припомнить, чтобы хотя бы раз родители ругались настолько, что мама объявляла отцу байкот. У них патриархальная семья. Как отец говорил, так и было. По крайней мере, в восемнадцать лет Диме и Ване так казалось. Уже позже братья пришли к выводу, что мама у них больше брала мягкостью. Она никогда не спорила с батей при них, никогда не повышала голос. При этом если вступала в дискуссию, то всё раскладывала по полочкам, не придерешься. Аргументы и логика — это сильная сторона маминой натуры.
Когда дети растут, они многое не замечают. Отношения родителей — именно их родителей — воспринимаются как норма. Их родители любили и любят друг друга.
Просто отец относится к маме немного… иначе.
Одержимее.
Слишком ревнив. Слишком требователен.
Слишком… жаден.
Опять же, будучи детьми, не замечаешь, какими взглядами обмениваются родители, как невзначай прикасаются друг к другу, точно не могут сдержаться. Как пытаются быть ближе.
Осознание подобного приходит, когда сам начинаешь интересоваться противоположным полом.
Дмитрий знал, что отец без ума от матери. Он прилюдно не говорил о любви. Солдаты слов любви не знают — это про их батю. По крайней мере, прилюдно не показывают.
Но и Дмитрию, и Вано не раз попадало от него, если они не слушались маму или пытались перечить. Причем методы воспитания соответствовали авторитарному характеру отца. С ним они могли спорить, доказывать свою правоту. А с мамой…
Мама была мамой.
Девочкой для папы, которую он любил.
И тут — ссора.
Более того, мама демонстративно перестала разговаривать с отцом и в первую наступившую ночь попыталась лечь спать в гостевой комнате. Парни проснулись, оттого что отец выбил дверь в гостевой. Братья переполошились и ринулись туда.
Мало ли что… Отец порой бывал слишком горяч. Нет, они ни разу не видели, чтобы он её обижал физически. Отец им и сам говорил, что женщин трогать нельзя, потому что они априори слабее, и применять в отношении них силу — трусливо.
Но в ту ночь близнецы не хило перепугались и, как были в трусах, бросились к родителям.
Отец был выпивши. Сильно. Он стоял в дверном проеме в домашних штанах и любимой майке и тяжело дышал, сжимая кулаки. Сыновей не видел.
— Воробушек… Ты спишь ВСЕГДА в нашей спальне! — он не говорил, цедил сквозь сжатые губы. — Я понятно выразился? Или мне полдома разнести к херам собачьим?
Мама с покрасневшими глазами подошла к нему. Парни напряглись. Им не хотелось думать, что отец может её обидеть. Но, опять же, он был пьяным и злым. Чертовски злым.
Она встала напротив отца.
Точно Воробушек… Дима с Ваней не раз в детстве посмеивались, когда слышали, как папа маму ласково называет. Смешные. Потом, уже став подростками, попробовали секс, отношения, и у них самих появились «лапоньки» и «киски».
Но тогда… В ту ночь ребят лихорадило не хило.
Мама, ничего не сказав, спокойно прошла мимо отца и, увидев сыновей, слабо улыбнулась:
— Быстро спать. Вам завтра с утра на тренировку.
Ага! Какая тут тренировка!
Отец их тоже заметил и покачал головой.
В ту ночь он спал в кабинете.
На следующую — тоже.
Естественно, братьям никто не говорил о причине ссоре. В доме воцарилась тяжелейшая атмосфера. После занятий в лицее, посещений тренировок, они спешили домой. Им надо быть в доме! Попытаться примирить родителей. Вано даже как-то отметил, что отец не против, чтобы сыновья выступили миротворцами, чего раньше никогда не случалось.
Тщетно.
Мама не сдавалась.
Бойкот так бойкот.
Хорошо, что Нина находилась у Зиминых, она бы точно восприняла ссору родителей куда острее парней. С другой стороны, будь Нина дома, может, мать с отцом и не стали бы устраивать маленький апокалипсис?
На третий день, выходя из раздевалки, Вано тормознул Дмитрия.
— Слушай, Мить… А если родители разводиться надумают?
— Ты чего? — Дима уверенно покачал головой. Если бы его спросили, откуда в нем взялась подобная уверенность, он не нашелся бы, что ответить. — Они же бредят друг другом! Какой нахер развод? Ты знаешь нашего батю! Нашу маму! Он не отпустит её!
