— Мне приказали их кадрить, — равнодушно
откликнулась она. — Ты же знаешь, я не люблю без нужды наряжаться.
Большую часть времени Лайма носила деловые костюмчики и
туфли на удобном каблуке. Волосы заворачивала в простой узел и слегка
подкрашивала губы. Однако на заданиях от нее порой требовалось выглядеть
особенно привлекательной. Тогда приходилось затрачивать усилия и блистать.
Сейчас был именно такой случай.
— У меня в подвале еще лучше, чем у тебя в гостиной, —
радостно сообщил Корнеев, облазивший дом сверху донизу. — Там огромная
кровать, домашний кинотеатр, баскетбольная корзина и холодильник, в котором
полно еды.
— Можно подумать, ты будешь смотреть кино или играть в
баскетбол, — пробормотала Лайма. — Или спать в кровати. Насчет еды я
тоже сомневаюсь.
Компьютерный гений Корнеев славился тем, что, погрузившись в
виртуальный мир, забывал обо всех своих человеческих потребностях. Однажды к
нему даже вызывали «неотложку», думая, что он впал в кому прямо возле монитора.
— А с кем из соседей ты хочешь познакомиться в первую
очередь? — полюбопытствовал гений, покачивая ногой в белом носке.
Лайма сварила кофе, и они вдвоем сели за дубовый стол,
разложив перед собой записи, сделанные накануне, во время подготовки к заданию.
На большом листе была нарисована дорога, рядом — поселок, и над каждым
квадратиком, изображавшим дом, надписана фамилия владельца.
На самом деле Богодуховкой называлась маленькая деревенька,
в которой осталось не так уж много жителей. Местечко считалось заброшенным и
бесперспективным до тех пор, пока рядом не начали строить новый коттеджный
поселок. Сюда провели водопровод, проложили асфальтовую дорогу и открыли
продовольственный магазинчик. Богодуховка оживилась. Сады и цветники за
элитными заборами кому-то нужно было вскапывать, полоть и поливать, и для
местных жителей появился шанс подзаработать.
— Анисимова я оставлю на закуску, — начала
прикидывать Лайма. — Между нашими участками нет загородки, и это
развязывает мне руки. Я могу делать с ним практически все, что захочу.
Корнееву стало немножко обидно, что она рассматривает всех
мужчин исключительно с биологической точки зрения. Надо же — «все, что
захочу!».
— Не забудь, он писатель, существо
высокоорганизованное. Возьмет и не клюнет на тебя.
Лайма положила в рот кусочек сахара и с хрустом разжевала.
— Мужская солидарность — великое дело, — заметила
она. — Однако, как ни больно тебе будет это слышать, друг мой, любым
мужчиной можно управлять. В отношениях с прекрасным полом вы предсказуемы, как
первые заморозки.
— Но ведь в нашем списке есть и женатые, —
запальчиво возразил Корнеев. — Счастливые мужья. Целых два счастливых
мужа.
— Я стану их лучшим другом, — отрезала
Лайма. — Тебя что, беспокоит мой нравственный облик?
— Ладно-ладно, — сдался он. —Значит, Анисимов
— на закуску.
— Итак, две супружеские пары, — задумчиво
пробормотала Лайма. — Больше всего меня волнуют Остряковы, Егор и Венера.
— Надо думать! — поддакнул Корнеев. — Насчет
Венеры ничего не скажу, но Егор… Известный актер, красавчик, секс-символ…
— Не надо меня запугивать. — Она склонилась над
планом. — Остряковы от нас дальше всех. А прямо напротив кто? А! Олег
Бабушкин.
— Интересно, он поет вечерами в саду? —
мечтательно спросил Корнеев, подперев щеку кулаком. — Пару лет назад я был
на его концерте. Талантище!
— Допивай кофе, я попробую узнать, на месте ли твой
талантище, — решила Лайма и поправила прическу двумя руками. — В
конце концов, нам нельзя терять ни минуты.
Она вышла на улицу и зорким взглядом окинула горизонт.
Горизонт был чист, если не считать Анисимова, который по-прежнему торчал на
виду и сгребал скошенную траву в большую кучу. Игнорируя его, Лайма
прошествовала по дорожке, перешла на другую сторону улицы и остановилась перед
высоченной изгородью с острыми пиками наверху. Примерившись, она протянула руку
и нажала на кнопку звонка.
Калитка открылась абсолютно бесшумно — петли здесь наверняка
смазывали дорогим импортным маслом, выдавливая его из флакона с изысканным
носиком. Лакированная табличка, на которой была изображена оскаленная собачья
морда, предупреждала, что во дворе притаился кусачий друг человека. Лайма
надеялась, что он сидит на цепи и не выскочит ей навстречу, щелкая зубами.
— Привет! — заранее сказала она и подождала, пока
калитка распахнется до конца.
Представший перед ней тип, одетый в мятые шорты, и сам был
похож на собаку — огромный, нечесаный, заросший щетиной, он сверлил Лайму
глазами, притаившимися под набрякшими веками. Если бы она не знала наверняка,
что это известный бард Олег Бабушкин, то приняла бы его за алкаша местного
значения. На ее «привет» звезда эстрады нехотя почесал живот и спросил:
— Ну?
Это «Ну?» ее рассердило. Вряд ли к грубияну каждый день
заходят прелестные блондинки, одетые в безупречные летние костюмчики. Впрочем,
кто его знает? В конце концов, он знаменитость. Со времен зеленой юности Лайма
питала слабость к мужчинам с гитарами. Правда, не к таким запущенным.
— Я ваша новая соседка Лайма, — объяснила она. И
для ясности добавила: — Лайма Перворукая.
Она никак не могла привыкнуть к этой фамилии. Перворукая! С
ума можно сойти. Хорошо, что не Второрукая или, того хлеще, — Третьерукая.
Или какая-нибудь Грязноногая. Два дня она обкатывала эту фамилию в уме, но так
с ней и не смирилась.
— Из дома напротив? — с неудовольствием переспросил
Бабушкин. — Вот, значит, как… Будете тут проживать…
Он произнес это таким мрачным тоном, как будто приезд
соседки грозил лично ему кучей неприятностей.
— С недавних пор я вдова, — высоким голосом,
который мог в любой момент оборваться слезами, сообщила Лайма. —
Приходится самой решать бытовые вопросы, а это так сложно… Сейчас мне до зарезу
нужен садовник. А где его взять?
— Миль пардон, — сальным баском ответил
Бабушкин. — Но у меня нет лишнего садовника.
И он так быстро захлопнул калитку, что едва не прищемил
незваной гостье нос.
— Да… — пробормотала Лайма и покачала головой. —
Тут работать и работать.
Некоторое время она стояла на месте, раздумывая, как
действовать дальше. Летнее солнце бомбардировало ее макушку, словно вошедший в
раж лудильщик кастрюль дырявую домашнюю утварь.
Когда она возвращалась, на лице Анисимова было написано
удовлетворение. Он пытался его скрыть, но у него ничего не получалось. «Ладно,
ладно, — подумала Лайма. — Улыбайся пока, писатель».
— Ну, как? — с любопытством спросил Корнеев,
пытаясь прожевать булку, которую он практически целиком засунул в рот. —
Бабушкин там?
— Там, но контакт я с ним пока не наладила. —
Лайма плюхнулась на стул и побарабанила пальцами по столешнице. — Кстати,
а что он написал?
