— Да ладно, не бери в голову. Так ты пойдешь завтра в
гости?
— Конечно, пойду, — запальчиво сказала она. —
Чего бы мне не пойти?
— Отлично. Значит, еще пообщаемся. Я в дом тебя не
зову, не прибрано у меня там. В другой раз, договорились? Мы с твоим мужем
иногда вместе пиво пили. Если хочешь, я тебе как-нибудь на гитаре сыграю.
— Хочу, — мгновенно откликнулась Лайма.
— Я знаю, бабы любят, когда им песни поют. Просто бери
вас голыми руками.
Лайма на всякий случай многообещающе хихикнула. Она была
мастером раздавать авансы. И уходить в кусты, когда дело доходило до выплат по
счетам.
Распрощавшись с Бабушкиным и пожелав Арчи всего самого
наилучшего, Лайма выкатилась обратно на дорогу и тут почувствовала, что асфальт
шатается у нее под ногами, словно палуба корабля.
— Не поняла, — пробормотала она. — Что это с
моим вестибулярным аппаратом? Разве что меня от голода шатает? Надо было
поплотнее поесть.
Она сделала еще несколько шагов, повисла на собственной
калитке и въехала на ней в сад. Анисимов, который по-прежнему торчал на улице,
поднял голову и посмотрел на нее с деланым равнодушием. За время ее отсутствия
он ничего путного не возвел, хотя продолжал изображать кипучую деятельность.
Лайма отцепилась от забора и едва не упала. Заплетая ногу за
ногу, она двинулась по дорожке к дому. И тут почувствовала, что у нее сильно
жжет во рту. Открыла его и громко подышала.
— Что это с вами? — не выдержал я спросил
Анисимов. — Плохо себя почувствовали? Заводить мотоцикл?
— Нет, — она помотала головой и неуверенно
произнесла: — Почему-то у меня сейчас очень большой язык… Он не умещается во
рту.
— Тогда высуньте его, — посоветовал мерзкий тип. —
Пусть свисает вниз. Вам должно пойти.
Лайма потрогала язык пальцами и нашла на нем табачную
крошку. «Боже мой! — сообразила она. — Бабушкин, гад, курит какую-то
дрянь, недаром в его портсигаре лежат самокрутки. Как я сразу не догадалась?!»
Она решила побыстрее идти домой и принять меры, сделала несколько быстрых шагов
и чуть не свалилась. Анисимов все-таки не выдержал и подошел к ней, хотя всем
своим видом изображал презрение.
— Где это вы надрались? — спросил он, решив, что
нашел единственно правильное объяснение ее состояния. — Еще солнце не
село.
— Солнце тут ни при чем, — ответила Лайма и
посмотрела на него вприщур. — У вас лицо почему-то очень широкое.
Ужа-а-асно широкое!
Она руками показала, какое у него лицо, и снова едва не
упала. Анисимов вздохнул, взял ее под локоть и силой довел до крыльца. Заставил
подняться по ступенькам и только после этого отпустил.
— Надеюсь, вы не устроите еще одну пьяную драку.
Сознание Лаймы взобралось по ступенькам как-то отдельно от
нее. Оно, это сознание, отлично понимало, как она сейчас смотрится со стороны.
Следовало побыстрее скрыться в доме.
— Отпустите меня! — потребовала она и брыкнула
ногой, хотя сосед уже давно ее отпустил. Совершенно неожиданно на глаза ей
навернулись слезы. — Вы хотите жить за забором и не видеть меня?! Вот
идите и живите! Если вам не хватит досок, можете разобрать мой сарайчик.
— Это что, сцена ревности? — ехидно спросил
Анисимов. — А насчет забора не волнуйтесь, дерева у меня много, ваш
курятник останется целым и невредимым.
Он повернулся и пошел прочь, не желая видеть ее пьяных слез.
Мимоходом подумал, что в таком настроении она может снова напасть на бедного
больного Альберта, но решил, что вмешиваться ни за что не станет.
— Евгений!!! — позвала Лайма, добравшись до дивана
и упав на него спиной. — Меня отравили!
Корнеев вырвался из подвала, словно струя нефти, до которой
добрались буровики. Наделал много шума и уже начал было звонить боссу, когда
Лайма плачущим голосом сообщила:
— Мы с Бабушкиным курили анашу или что-то в этом роде.
Не знаю, что теперь со мной будет.
— Ну, ты даешь! — возмутился ее напарник,
плюхнувшись в кресло. — Разве можно орать «Отравили!», когда ты всего лишь
словила кайф!
— Я никого не ловила, — возразила Лайма и
заплакала.
Евгений поухаживал за ней, как это делают все мужчины —
ровно две минуты, — и с сознанием выполненного долга скрылся в подвале.
Лайма же моментально провалилась в сон. А пришла в себя только ночью. Голова
болела так, будто она колола ею орехи. В комнате было темно, но на фоне окна
отчетливо прорисовывался силуэт Корнеева. Он замер в позе охотника — шея
вытянута, локти отставлены далеко назад.
— Что случилось? — простонала она, попытавшись
сесть.
— С тобой? — спросил тот, не меняя позы. — Ты
стала наркоманкой, поздравляю.
— Я убью Бабушкина, — пообещала Лайма. —
Кстати, кого ты там увидел?
— Какой-то мужик прокрался мимо забора.
Лайма сделала попытку вскочить на ноги, но тотчас со стоном
упала обратно.
— Мы все на свете проспим!
— Я еще не ложился. Слушай, у неизвестного при себе
фонарик, он как пить дать собирается в лес. У меня есть прибор ночного видения.
Может, сбегать поглядеть, что да как?
— Я запрещаю! — мгновенно вскипела Лайма и тут же
схватилась за лоб. В ее голове работала столярная мастерская — там что-то
пилили, строгали и сколачивали одновременно.
— Что, хреново? — посочувствовал напарник.
— Не понимаю, почему люди становятся наркоманами.
— Просто ты слишком положительная, — ответил
тот. — Такая родилась. И у тебя в крови наверняка есть специальные
ферменты, которые не позволяют тебе расслабляться и делать неправильные вещи.
— Ты не можешь идти в лес, — уже спокойнее сказала
Лайма. — Ты не готов к битве. Ведь здесь происходит что-то очень
серьезное. Лейтера убили не понарошку. А у тебя даже нет никакого предлога для
того, чтобы идти ночью в лес, понимаешь? Ни одного удобоваримого объяснения,
если тебя вдруг кто-то заметит…
— Зачем мне предлог? — удивился Корнеев. — Я
же полный псих, да еще немой при этом! Ты не забыла? — ехидно добавил
он. — Сама придумала, смею напомнить…
— Но я вся изнервничаюсь, если ты пойдешь!
— Если я не пойду, мы никогда ничего не узнаем. Мы тут
состаримся. А я заработаю себе в подвале куриную слепоту и рахит.
— Ну, хорошо. Только возьми с собой мобильный телефон.
— Ты будешь звонить мне в лес? — удивился
Корнеев. — Не думаю, что это хорошая мысль.
Он слетала подвал и нацепил черную водолазку. На голову
пристроил прибор ночного видения, сделавшись похожим на аквалангиста.
— Если тебя поймают с этой штукой, — предупредила
Лайма, — никто не поверит, что ты псих. Это ведь ясно? Не делай этого,
Евгений! Возьми лучше фонарик. Если здесь действительно орудуют преступники, то
дурачка убогого они, может, убивать не станут. А вот шпиона…
