Бабушкин вел себя с Корнеевым так, словно тот был маленьким
ребенком. Рвал для него орехи и даже дал попробовать осоку, росшую на краю
болота. Вытащил ее из земли, очистил корешок от грязи и велел откусить белую
серединку. Корнеев сначала сопротивлялся, но потом все-таки откусил, разжевал,
проглотил, подумал и потребовал еще.
К Лайме в дом тем временем забежала Лили, тряся своим
капроновым бантом, и принялась тявкать, как заведенная. Пришлось брать ее на
руки и нести к хозяйке. Калитку ей открыл садовник Гарик. Он был голым по пояс,
с волосатой грудью и рельефными плечами, напоминавшими заплетенный в косичку
хлеб. «Не удастся Саше затащить его в постель, — рассеянно подумала
Лайма. — Такое добро пропадает!»
Саша лежала в тенечке на топчане и грызла яблоки. Лайме она
страшно обрадовалась, потому что желала обсудить давешние события.
Пока они обсуждали, домой вернулся Корнеев. Ему было
чертовски плохо. Он попытался отыскать Лайму, но безуспешно. Открыл входную
дверь и, увидев в саду группку людей, начал махать руками над головой. Потом
отступил назад и, цепляясь за мебель, побрел к холодильнику.
— Что это с Альбертом? — спросил Анисимов у
Венеры, которая как раз возвратилась с прогулки и, увидев у него в саду
Гракова, завернула поболтать. — Он как-то странно себя ведет.
Венера мгновенно обеспокоилась. Осторожно пробралась мимо
начатого забора между участками, поднялась на крыльцо и позвала в открытую
дверь:
— Лайма! Ты дома? Альберт?
Ей никто не ответил. Тогда она обернулась к Анисимову и
Гракову, отрывисто бросив:
— Думаю, мы должны войти и посмотреть, не случилось ли
чего.
Они вошли в дом друг за другом, словно охотники, идущие по
звериной тропе.
Корнеев вытянулся на полу возле холодильника. На лбу у него
лежал пакет с замороженной цветной капустой.
Услышав, как хлопнула входная дверь, компьютерный гений
попытался пошевелиться, но в голове мгновенно взорвалась пара петард, и он
жалобно застонал. Через пару минут его обнаружили.
Приоткрыв глаза, он увидел над собой три взволнованных лица
— Анисимова, Гракова и Венеры. Сегодня Венера показалась ему особенно
привлекательной. Эти огромные глаза, полные ума и страсти, эти сочные губы,
жаждущие тепла. Не в силах сдержать эмоции, Корнеев улыбнулся во весь рот и
пробормотал:,
— О, Венера! Прелестная, как эк… эк-за-тич-ский цветок…
— Вы заговорили! — ахнула женщина его мечты и
встала на колени. — Надо же! Чудо! А Лайма знает?!
Упоминание этого имени произвело на Корнеева сильное
впечатление. Даже наркотический туман не устоял перед образом Лаймы,
материализовавшимся в его сознании: «Я Альберт и не могу разговаривать», —
вспомнил он и мгновенно съежился, осознав содеянное.
«Все-таки она его бьет, — подумал Анисимов, заметив это
конвульсивное движение. — Негодяйка! Надо будет вмешаться и поставить ее
на место».
Втроем они подняли Корнеева и водрузили на тот самый диван,
на котором увидели его в первый раз. Держался он очень прямо, и пахло от него
какой-то дрянью.
— На самом деле я никакой не Альберт, —
заплетающимся языком сообщил наконец виновник переполоха. — Я его брат
Артур. Легко запомнить! Меня зовут, прямо как рыцаря этих… круглых столов.
— Как это вы не Альберт?! — воскликнула
Венера. — Этого не может быть!
Анисимов покачал головой и подтвердил:
— Нет, вы именно Альберт. Ваше лицо ни с каким другим
не спутаешь.
— Нет, спутаешь, — важно заявил Корнеев, изо всех
сил пытаясь взять себя в руки и казаться достоверным. — Дело в том… Дело в
том, что мы с Альбертом на одно лицо. Я его брат-близнец.
— ?? где же он сам? — уточнил Граков, отодвигаясь
подальше. К запаху, исходившему от брата-близнеца, невозможно было привыкнуть.
Степан не выдержал и озвучил свои эмоции: — Фу, чем это от вас так несет?
— Желудями, — покладисто объяснил Корнеев.
Венера попыталась проглотить застрявший в горле комок, но не
смогла с ним справиться и дрожащей рукой налила себе воды из графинчика,
стоявшего на столе.
— Вы ели желуди? — с подозрением уточнил Анисимов.
— Да, а что, желуди охраняются государством? —
нагло вопросил Корнеев.
Все это время он не сводил глаз с Венеры и наблюдал за тем,
как она пьет, делая большие глотки и роняя капли на юбку.
— Это были не настоящие желуди, — ради
справедливости добавил он. — Не с дуба. Это были травяные желуди. Мы
счищали с них колючки и жарили на костре.
Слово «мы» ввиду чрезвычайных обстоятельств общество
пропустило мимо ушей.
— Вы действительно не Альберт? — плачущим голосом
спросила Венера, обшаривая глазами его лицо. — А он мне так нравился…
— Ну, какая вам разница? — со всей доступной ему горячностью
воскликнул Корнеев. — Альберт или Артур! Раз мы так похожи… Я тоже вам
понравлюсь. Кроме того, Альберт не мог разговаривать, а я могу!
— Да уж, — пробормотал Граков. — К великому
сожалению — можете.
— Но где же Альберт? — продолжала упорствовать
Венера.
Корнеев долго думал, шевеля губами, потом из обрывков мыслей
слепил правдоподобное, на его взгляд объяснение:
— Он ушел.
— Куда? — первым спросил Граков.
«Может быть, это действительно другой человек? —
подумал Анисимов и тут же себя одернул: — Да нет, ерунда».
Прежде чем ответить, Корнеев думал еще дольше. Мысли
проворачивались в его голове медленно, как мельничные жернова. Машины у них с
Лаймой нет. Альберта никто до города не подвозил. «Потому что его не
существует!» — напомнил себе компьютерный гений. Значит, он мог уехать только
на автобусе. До автобуса идти пешком несколько километров.
— Выходит, все правильно, — вслух подвел он итог
своим рассуждениям. — Он ушел пешком. На автобусную остановку.
— Когда?
Корнеев качнулся влево, был поддержан и коротко ответил:
— Накануне.
После этой фразы он закрыл глаза и всхрапнул. Именно в этот
момент распахнулась входная дверь, впустив в комнату ветерок, а вместе с ним и
Лайму.
— Боже мой, — страшным голосом сказала она, снова
увидев Корнеева на диване в окружении соседей, и снова в невменяемом
состоянии. — Что случилось?
— Мы нашли его на полу, — сказал Анисимов,
внимательно наблюдая за ее лицом.
— Он говорит, что жарил желуди, — простодушно
добавил Граков.
— Говорит?! — Лайма стиснула челюсти.
Вот же дубина! Во второй раз подставил ее по полной
программе. Мысли ее метались в голове, словно мыши в коробке.
