— Значит, тут два варианта. Либо немец приезжал, но
ничего не сказал об этом Гракову, либо Дюнин видел немца за границей. Причем не
мельком, раз обратил на него внимание.
Они оба ненадолго задумались, после чего Лайма со вздохом
заметила:
— Еще у нас есть озеро метеоритного происхождения, где
пропадали водолазы и коровы…
— И Саша, которая ходила туда ночью и что-то собирала в
пакет.
— Колдун Кукуба, обещающий, что на Землю упадет
огненный дождь…
— Заметь — именно в районе Богодуховки!
— Лаборатория по изучению снов, из-за которой в этой
местности перемерло много народу. Правда, давно, но все-таки. Вытрезвитель,
въехавший туда позже, и оставшиеся после него руины, где по ночам появляются
черные люди.
— А еще Шашков, исчезнувший незадолго до убийства
Лейтера в районе Богодуховки, — вспомнил Корнеев. — Непонятно, имеет
он к этому событию отношение или нет.
— Ничего не забыли? — Лайма постучала карандашом
по передним зубам. — У тебя есть подозреваемый?
— Ну откуда?
— Не знаю. Может быть, что-то на интуитивном уровне?
Кто-то тебе особенно несимпатичен?
— Мне Остряков не нравится, — честно признался
Корнеев.
— О, милый! Так это понятно, почему.
— Нет, он мне не нравится не потому, почему ты
подумала. Он какой-то неискренний.
— Наверное, ему надоедает быть чертовски искренним на
экране, — предположила Лайма. — А мне подозрителен Дюнин.
— Думаешь, он мог убить жену?
— Я слышала, как он сказал Лене перед тем, как
отпустить ее к бассейну: «Смотри не утони». Может, бросил фразу, а потом
подумал — почему бы и нет? Такой удобный случай.
— И он мог сделать так, чтобы не включился
телевизор, — азартно заметил Корнеев.
— Но убийце, наоборот, было выгодно, чтобы телевизор
работал, тогда бы все остались в гостиной, а он бы смог незаметно прокрасться к
бассейну…
— Тогда бы у всех было алиби, а он один оказался бы под
подозрением.
— Тоже правильно.
Они некоторое время молчали, разглядывая записи, сделанные
Лаймой.
— У тебя есть какие-нибудь идеи? — наконец
спросила она.
— Да. Думаю, нужно переходить к силовым методам ведения
следствия. Давай вызовем Ивана и кого-нибудь допросим.
— Кого?!
— Ну, не знаю. Венера сообщила мне, что ей сказала
кухарка, а кухарке, в свою очередь, местный тракторист, будто этой ночью на
развалинах партвытрезвителя, он же бывшая лаборатория Минобороны, снова
появились черные люди.
— Предлагаешь поймать одного из них и подвергнуть
пыткам?
— Если поймаем и хорошенько расспросим, уже будет
прогресс. Внесем какую-то ясность, — весело заметил Корнеев. — А то
эта чертовщина здорово на нервы действует.
— Стало быть, Иван будет ловить чертей, а ты ему
помогать, — ехидно заметила Лайма. — У тебя прямо руки чешутся.
— А ты думала? Сидеть столько времени в подвале!
— Ой, то-то я смотрю, ты много чего там насидел, —
буркнула Лайма. — Целую Венеру высидел.
Корнеев неожиданно покраснел и запальчиво возразил:
— Венера тут совершенно ни при чем!
— Очень на это надеюсь, — пробормотала его
напарница.
Чтобы не откладывать дела в долгий ящик, она сразу же
позвонила Медведю и сообщила, что он нужен им в Богодуховке для проведения
оперативных мероприятий. Иван так искренне обрадовался, что даже не сумел этого
скрыть.
— Я приеду, — быстро сказал он. — Уже еду. Я
прямо сейчас…
* * *
Как-то так получилось, что все, кто присутствовал на
злосчастной вечеринке, по очереди заходили к Гракову и оставались сидеть у него
в гостиной. Степан сейчас выступал неким средоточием воли и здравого смысла. Он
отлично понимал, что люди жмутся к нему в поисках моральной поддержки, и никого
не гнал. Женщины все еще были испуганы и переживали. Саша с мокрыми глазами
время от времени вытирала нос платком, Венера сидела с видом ледяной статуи,
одну только Лайму не пришлось успокаивать.
Если бы в гостиную зашел посторонний, ни о чем не
подозревающий человек, он подумал бы, что всем собравшимся страшно скучно.
Всем, кроме хозяина дома. Граков энергично расхаживал взад и вперед по комнате,
окидывая каждого орлиным взглядом и пытаясь подбить на разговор. Это у него
плохо получалось.
Бабушкин громко сопел и только отвечал на вопросы, если к
нему обращались. Остряков был тише воды, ниже травы и казался тусклым и
каким-то неживым.
Чуприянов, наоборот, казался взвинченным и постоянно что-то
делал руками — вращал пуговицы на рубашке, скреб ногтем обивку стула,
приглаживал волосы, стряхивал пылинки со штанов. В какой-то момент, не найдя
другого занятия, он взял с журнального столика тот самый каталог магазина
электронных товаров, который Лайма листала в прошлый раз, и принялся бубнить
какую-то ерунду о достоинствах плееров.
— Как далеко вперед шагнула техника, — сказал он,
бросив взгляд в сторону Лаймы. — Сейчас даже мебель выпускают говорящую. —
Он явно намекал на кровать «с храпом». — В жизни не отличишь голос
электронного мужчины от голоса настоящего!
Лайма почувствовала, как у нее загорелись щеки. Наверняка на
них появились два макового цвета пятна. Одна радость — Анисимов больше не
смотрел на нее с осуждением и неприятием. Он тоже был здесь — сидел отдельно, в
кожаном кресле, и вертел в руках пепельницу. Похоже, ему хотелось курить, но он
ничего не говорил, вероятно, потому, что «здесь были дамы». В нем вообще,
несмотря на послужной список и вполне современный вид, было что-то слегка
старомодное — наверное, за его спиной незримыми тенями стояли какие-нибудь
бабки да прабабки голубых кровей.
— Эти штуки, конечно, дорого стоят, — продолжал
бубнить Чуприянов, перелистывая страницы, хотя его восторгов никто не
поддержал. — Иногда просто целое состояние. Но ради того, чтобы жить
хорощо, с удовольствием, можно и раскошелиться. Верно, Лайма?
— Ну да, да, конечно, — пробормотала она.
— А что, Николай вернется? — неожиданно спросил
Бабушкин.
Все слегка оживились, потому что это была та тема, которую
вроде бы хотелось обсуждать, но было как-то неловко.
— Нет, наверное, — неожиданно ответила Венера.
Стало ясно, что она не ушла в себя, а все же следит за разговором.
— Продаст дом к чертям и уедет, — поддержал ее
супруг. — Не станет он тут задерживаться.
— Да кто ж его теперь купит, этот дом? —
пробормотала Саша. Ее носовой платок намок и превратился в большой мятый комок.
