Однако человек, мчавшийся по тропинке, в самый последний
момент неожиданно свернул в сторону и исчез из виду. Лайма схватилась за свой
бинокль, но поздно.
— Он войдет через главные ворота, — одними губами
сказал Корнеев. — Не хочет ноги ломать. Мне пойти за ним?
Лайма уже кивнула было, но тут же прошептала:
—Т-с-с!
Потому что со стороны шоссе появился кто-то еще. «Эдак к
утру тут будет не еле заметная тропинка, а носорожья тропа, — подумала
Лайма. — А мы-то полагали, что на эти развалины из суеверных соображений
вообще никто не ходит». Прошла пара минут, и обозначился мужской силуэт, который
она сразу же поймала в бинокль. Поймала и вздрогнула. Это был Кукуба. Очков,
правда, на сей раз на нем не оказалось — вероятно, они всего лишь помогали
«пророку» создать определенный образ.
Колдун шел так же спокойно, как до него Бабушкин, и даже помахивал
рукой, будто ему нравилось гулять ночью в лесу. Огибать забор он не стал, а
полез через пролом, и Корнеев прошептал Лайме:
— Я пойду и посмотрю, с кем же он встречается. И что
они будут там делать.
— Но я… — пискнула Лайма. Потом махнула рукой и закончила:
— Если что — крякай.
Корнеев тоже достал свой пистолет. Взял его в правую руку, а
в левой зажал фонарик. Биться с колдуном в старых развалинах глухой ночью — это
тебе не придурочного Альберта изображать. Тут бравада ни к чему. Поскольку
Евгений не обладал способностью Медведя бесшумно передвигаться по любому
грунту, то крался еле-еле, ощупывая ногой каждый бугорок. Поэтому путь его
получился долгим и утомительным.
Наконец он оказался у главного входа и по расколотым
каменным ступенькам добрался до двери. Внутри шуршали и вздыхали, но не видно,
понятное дело, было ни зги. Тогда Корнеев включил иллюминацию и одновременно
заорал:
— Всем стоять! Руки на голову!
Кружок света от его фонарика прочертил несколько
зигзагообразных линий по стенам и тотчас наткнулся на тех, кого он искал.
Кукуба обернулся на крик — лицо искажено ужасом, нижняя губа отвисла. Тут же
стала понятна и причина его испуга: в объятиях колдун держал веснушчатую
девицу, которая выглядывала из-за его плеча, сверкая огромными глазищами.
— Мама! — пискнула она и заплакала.
— Отставить руки на голову, — усталым голосом
приказал Корнеев. — Продолжайте.
— Что? — спросил Кукуба растерянно.
— Я говорю: продолжайте, — уже громче повторил
Корнеев и махнул пистолетом. — Занимайтесь своим делом.
— Извините, — выдавил колдун. — Но я уже… не
могу продолжать.
— Тогда валите отсюда, — предложил тот. — Ну
и местечко же вы выбрали для свиданки!
Девица проскакала мимо него сереньким козликом, а Кукуба
медленно, приседая, как гиена, последовал за ней.
— Тебе первому на голову астероид упадет, —
пообещал ему в спину Корнеев. — За грехи твои.
Колдун дернулся и пошел быстрее. Корнеев последовал за ним и
так и шел до тех пор, пока не вывел парочку на тропинку.
— Отбой! — громко сказал он в сторону ели. —
Тут у нас лямур-тужур обнаружился.
— А вы кто? — все-таки не выдержал и спросил
Кукуба, пытаясь прощупать взглядом темноту в надежде определить количество тех,
кому дан отбой. — Вы милиция?
— Не твое собачье дело, — отрезал Корнеев. —
Чтоб больше сюда не лазил, понятно? Ни в штанах, ни без штанов.
— Понятно, — дрогнувшим голосом ответил колдун.
И по этому самому голосу Лайма поняла, что ее версия с
международным заговором — чепуха на постном масле. Кто, как не Кукуба мог быть
главой русского отделения? Бабушкин? Нет, Бабушкин не сектант. Шпион — более
вероятно. Вот Иван с ним и разберется…
— Ну, чего делать будем, командир? — вполголоса
спросил Корнеев, возвращаясь. — Этим я приказал рот на замке держать.
Пушкой припугнул, они бежать бросились, как малолетки. Может, домой пойдем?
— А черные люди? — спросила Лайма тоном маленькой
девочки, родители которой забыли про обещанные ей карусели. — Мы же на них
пришли охотиться.
— Хорошо, — покладисто ответил Корнеев, —
Подождем людей.
Они снова усароились под елкой и замолчали, хотя Лайму так и
распирало обсудить нравственный облик Кукубы, который увел жену у главы
администрации Тихорецкого района, а теперь вот изменяет ей с рыжими девицами.
Сказать по правде, на появление таинственных черных людей
она вовсе и не надеялась. За все время сидения в засаде Лайма уверила себя, что
они — всего лишь плод фантазий местных жителей, которым, возможно, даже
нравится соседство всяких потусторонних сил. Есть о чем посудачить, на кого
всякие глупости свалить.
Поэтому, когда она увидела, что в окнах полуразрушенного
санатория замигал свет, сердце у нее ушло в пятки. И даже не ушло, а нырнуло —
ласточкой. Теперь оно сидело где-то в неположенном месте и колотилось от страха.
Корнеев тоже заметил свет. Не заметить было мудрено — это были не какие-то там
вшивые фонарики, а факелы.
Факелы! Кто сейчас ходит с факелами? Бред какой-то! Может
быть, у этого санатория есть подземелье? Мысли в голове у Лаймы путались. Мимо
окон между тем стали проходить фигуры — одна вторая, третья…
— Черные люди! — ахнула она. — Да их там
целый батальон.
Версия о существовании в Богодуховке тайного ордена снова
начала обретать очертания.
— Да… — протянул Корнеев. — Что-то мне расхотелось
брать «языка».
Фигуры, мелькавшие в окнах, держали факелы над головой. Все
это были мужчины в темной одежде и, что сразу бросалось в глаза — очень крепкие
и рослые. Как на подбор. «А может, и правда — на подбор?» — трусливо подумала
Лайма.
— Соваться туда не будем. Только
фотографировать, — добавила она. — Доставай аппарат.
Корнеев сбросил с плеча рюкзак, не отрывая глаз от
разворачивающегося перед ними зрелища. Люди на втором этаже, похоже, встали в
круг и принялись по очереди кланяться. Пламя факелов металось вверх-вниз.
— Я пойду туда, — неожиданно решил Евгений. —
Снимать их издали не имеет никакого смысла. А ты, командир, оставайся здесь. На
подстраховке.
Как она могла его подстраховать, Лайма не знала. И сердито
ответила:
— Хорошо, когда тебя захотят четвертовать, я позвоню
«ноль два». Ты с ума сошел?! Куда ты собираешься идти? Тебя увидят!
— Я потихоньку, — ответил Корнеев. Лицо у него
было сосредоточенным и заинтересованным одновременно. — Не беспокойся.
Хорошенькое пожелание — не беспокойся! У Лаймы так тряслись
коленки, что она едва стояла на ногах. Корнеев оставил свой рюкзак возле елки,
взяв с собой только оружие и фотоаппарат. Через минуту он уже исчез из виду.
Лайма стиснула руки перед грудью и тяжело задышала. Кровь стучала в ушах, и она
почти ничего не слышала вокруг себя. Поэтому когда ей на плечо легла чья-то
рука, нервы ее сдали окончательно, и Лайма, раскрыв рот в немом крике, стала
заваливаться назад.
