– Тогда зачем так пугать?
Внезапно ехидное выражение сползло с лица жрицы, и мне опять стало неуютно.
– А чтобы отговорить вас от желания замарать себя гнилью мерзкого извращения. Не забывайся, чародей. Наш разговор продолжается только потому, что твоя нить важна для Матери.
– Чем это? – тут же насторожился я.
– То тебе пока рано знать. Поговорим лучше о деле, за которое ты отдашь мне еще дюжину золотников проклятого металла.
Я попытался посчитать, сколько это будет в граммах, но плюнул, решив, что проще уточнить, но для начала нужно выяснить, о чем она вообще говорит.
– Вроде мне больше от вас ничего не нужно.
В ответ старуха опять ухмыльнулась и начала вещать, словно на проповеди:
– Есть нити судьбы и тонкие ниточки намерений. Мать лишь сплетает наши доли в паутине вселенского замысла. А намерения порождаем и плетем мы сами. Когда появляется задумка, рождается новая тонкая нить и старается слиться с нитью судьбы. Если замысел ни к чему не приведет, то она бессильно опадет. Твое желание узнать о судьбе другого человека слилось с твоей нитью судьбы и даже немного изменило ее направление. По-прежнему считаешь, что у тебя нет ко мне вопросов?
Уже в середине ее речи я вспомнил об одном разговоре с батоно Леваном. Когда мне удалось настроиться на особую волну в магическом тумане и услышать песнь сирина, то, естественно, возникли вопросы. На часть вопросов ответил батоно Леван. Он вспомнил о некоем Баро по прозвищу то ли Флейтист, то ли Дудочник. Поговаривали, что этот персонаж умел вызывать такой же туман и слышал песни ангелов. Мало того, по легенде с помощью сирина ему удалось уничтожить врагов и выжить самому.
– Вы знаете того, кто может вызывать волшебный туман? – осторожно спросил я.
– Не приравнивай все чудеса этого мира к вашему мерзкому чародейству. Баро был способен, пусть и с помощью ваших гадких игрушек, обращаться к небесной птице. Петь с ней песнь мира. Конечно, без защиты грязных вещей он не смог бы пережить такие встречи, но все равно песнь очищала его душу от скверны. Я слышу в тебе отголоски той мелодии, и потому мы еще разговариваем. Мать не случайно привела тебя к нам. Баро давно погиб, но его супруга живет в нашей обители и хранит вещи мужа. Она отдаст их тебе, но за особенную цену. Я могла бы сказать сразу, что для тебя цена будет непомерной, но ты все равно ее заплатишь, потому что жизнь ценнее злата и даже проклятого металла.
И вот к чему она это сказала?
Внутри меня начало разгораться любопытство, но жадность победила. Здесь за любой чих нужно платить истинным серебром, а его у меня слишком мало.
Жрица явно читала меня как открытую книгу и лишь издевательски улыбнулась:
– Теперь иди, но не прощайся. Мы все равно скоро увидимся.
А ведь действительно мне хотелось сказать ей «прощайте», мысленно добавив «навсегда».
Понять бы, что это было – пожелание или угроза. Мне даже думать не хотелось о том, какая нужда может привести меня в паучье логово еще раз.
В общем, совет старухи был услышан, и мы расстались, как говорится, по-английски.
Поднявшись с циновки, я едва не столкнулся с младшей жрицей, которая успела вернуться в комнату, причем совершенно незаметно. Она с явным намеком протягивала раскрытую ладонь.
Какая неприятная девушка.
Слиток я отдавал с нарастающим внутри глухим раздражением.
Наплели кучу всего, заморочили голову за мои же деньги, причем немалые, а выйдет ли из этого хоть какой-то толк, совершенно непонятно.
Обратно по коридору мы прошли метров двадцать, а затем свернули в отнорок, которого я раньше и в упор не заметил. Дальше был извилистый лабиринт, хорошо хоть без снующих пауков, отчего нависший прямо над головой каменный потолок казался милым и простым.
Реальность не обманула мои ожидания, и мы подошли к самой настоящей келье. Внутри, кроме деревянной кровати и грубого стола, ничего не было. Если не считать обитательницы сей скорбной обители. Выглядела она неважно. И дело даже не в мешковатом балахоне послушницы, а в том, что женщина была явно не в себе.
– Здравствуйте, – понимая, что сопровождавшая меня жрица помогать не собирается, начал я разговор. – Меня зовут Никита.
Ответа не последовало, и женщина лишь уставилась на меня выцветшими глазами. В них не было даже любопытства.
– Вы ведь супруга Баро? – продолжил я монолог, который никак не хотел переходить в диалог.
Хотел добавить прозвище, но там было два варианта, так что просто свернул фразу.
На удивление произнесенное имя вызвало у женщины хоть какой-то интерес.
– Да, – прохрипела она. – Баро был моим мужем.
– Вы знаете, как он вызывал туман и сирина?
– Нет, – внезапно вспылила затворница, – меня никогда не интересовали его извращения. Его грязные попытки исказить и затуманить замысел Великой Матери!
Так, а это она уже пошла по писаному. Боюсь, что имею дело с окончательно свихнувшейся фанатичкой.
И тут в ее голове что-то еще раз переключилось. Женщина перестала бесноваться и пытливо заглянула мне в глаза.
– От него осталось много ценных вещей. Очень ценных. Хочешь их получить?
Энтузиазм моей собеседницы начинал пугать.
– Хотелось бы, – осторожно ответил я, но все равно моя фраза сработала как пусковой триггер.
– Отдам. Отдам все, но ты мне должен принести голову этого урода! Мне нужна голова Семена Тихого! Ты меня слышишь?! Ни золото, ни серебро, только голова Тихого! Здесь, на этом столе!
Даже последнему дураку понятно, что больше мне тут делать нечего, да и, вообще, опасная это затея – общаться с буйно помешанными. Поэтому я, пятясь, вышел из кельи. Внутрь тут же шагнула жрица и, приобняв послушницу, что-то прошептала. К моему плечу прикоснулся татуированный напарник жрицы:
– Пойдемте.
Даже спорить не буду. Сейчас у меня осталось только одно желание – убраться из этого дурдома. А в спину нам летели крики бесноватой отшельницы:
– Принеси мне его голову!
Да уж, действительно прорицательница. Все предсказала правильно. Я действительно не стану платить такую цену за что бы то ни было. Но тогда к чему ее слова о том, что сделка все-таки состоится?
С другой стороны, наговорила она много всего мутного. Брать в голову не стану, но запомнить постараюсь. После случая с Коломбиной есть повод если не доверять словам старой жрицы, то уж точно не отмахиваться от них, как от явного бреда.
На обратном пути я уже не поглядывал вверх на пауков – то ли привык, то ли других впечатлений хватило, но выход в большую пещеру все равно воспринял с облегчением. Еще лучше стало, когда забрался в броневик и нацепил на себя любимые побрякушки – гривну на шею и серьгу в ухо. Тут же нахлынули эмоции других пассажиров. Анджей с Вадиком просто беспокоились, а вот Гену, как говорится, плющило и колбасило. Похоже, он только сейчас осознал, на что именно подписался, а после слов жрицы представил себе будущее в самых мрачных тонах.
