Отметим, что главной фигурой выступления правых эсеров в Ярославле был полковник А. П. Перхуров, который ранее служил… в матросском отряде Д. И. Попова. Историки считают, что А. П. Перхуров попал к поповцам «по линии» анархистских клубов. Так, хорошо знавший А. П. Перхурова правый эсер В. Ф. Клементьев впоследствии писал о попытках координации антибольшевистских действий через анархистские клубы с матросами. Скорее всего, в данном случае он имел в виду именно поповцев. Вообще считается, что Д. И. Попов, в отличие от других вожаков матросских отрядов, отличался близостью к бывшим офицерам, а они, в свою очередь, отзывались с симпатией о его военном таланте. Кстати, матросы-леворадикалы хотя и считали правого эсера Б. В. Савинкова своим врагом, но уважали его как профессионала-террориста. Не случайно арестованные почти в одно время савинковцы и поповцы в тюрьме сразу же установили самые дружеские отношения.
Возможно, что политическая интрига здесь была еще более серьезная. По линии офицерских связей матросов могли ознакомить с антисоветскими планами Англии. Например, доподлинно известно, что английский разведчик С. Рейли имел связь с Д. И. Поповым и именно им был предупрежден о начале мятежа. Очень вероятно, что с британскими агентами контактировали Я. Г. Блюмкин и близкие к нему матросы. Неудивительно, например, что, когда накануне выступления в отряд Д. И. Попова поступил сигнал о возможности убийства В. Мирбаха, матросы-чекисты, обычно проявлявшие сверхбдительность к подобного рода сигналам, в данном случае им не заинтересовались. Поэтому вполне объяснимо, почему после поражения матросы отряда Попова бежали именно на север-восток по Ярославской дороге в объятый правоэсеровским мятежом Ярославль. Кстати, в самом Ярославле, с началом выступления правых эсеров, к нему присоединилось около 400 матросов Волжской флотилии.
В целом участие в мятежах лета 1918 года окончательно подорвало единство матросов. Отныне они уже никогда не будут едины…
Глава третья
«Буза» 2-го флотского экипажа
Если весной против большевиков по большей части бузили балтийские матросы, то после подавления выступления Минной дивизии на Балтике наступило временное затишье. Если к осени 1918 года балтийцы в отношении Брестского мира с Германией несколько поутихли, занявшись активной борьбой с контрреволюцией в регионах, то для черноморцев последствия Брестского мира еще кровоточили. Они все еще не могли простить Москве гибель в июне 1918 года Черноморского флота в Новороссийске, затопленного во избежание возможного его захвата немцами по приказу В. И. Ленина. Затопив свои корабли, революционные матросы-черноморцы разошлись по всей России. Кто-то ушел на Северный Кавказ в части Красной армии, кто-то подался в Волжскую флотилию, многие примкнули к махновскому движению или влились в различного рода левоэсеровские, анархистские, повстанческие отряды или в откровенные банды.
Так, на рынках Петрограда осенью 1918 года нередко можно было увидеть много матросов-черноморцев, занимающихся спекуляцией корабельными продуктами и казенным обмундированием. При этом любые попытки поумерить их аппетиты по нормам снабжения автоматически приводили к конфликтам недавних союзников по Октябрю. Об этом не раз писали «Известия Кронштадтского Совета». В отличие от петроградских матросов, их более удаленные от столичных соблазнов кронштадтские коллеги отличались более сознательным отношением к своему революционному авторитету, поэтому разворовыванием воинского имущества и продовольствия занимались значительно меньше.
Неформальное объединение прибывших на Балтику мобилизованных черноморцев возглавил ставший популярным в ходе обороны Крыма от немцев левый эсер-матрос Я. А. Шашков. Любви к большевикам Шашков не испытывал, хотя бы потому, что еще в июне 1918 года, будучи делегатом от Черноморского флота на V Всероссийском съезде Советов, был ими арестован в составе всей делегации левых эсеров, в связи с тогдашним левоэсеровским мятежом в Москве.
К этому времени флот отстоял свое право призывать мобилизованных матросов для дальнейшей отправки их, по мере формирования, на фронты хотя бы группами. До этого у Реввоенсовета было намерение отправлять матросов поодиночке сразу в красноармейские части. Разумеется, немногочисленные группы матросов не могли идти ни в какое сравнение с крупными автономными матросскими отрядами начала 1918 года. Но все же это был некоторый компромисс, так как матросы упорно не желали идти поодиночке в пехоту и всячески этого избегали. При этом большая часть возвращаемых на службы матросов стремилась все же всеми правдами и неправдами вернуться именно на флот.
Кроме того, если братва проиграла битву Реввоенсовету на сухопутном фронте, то на кораблях матросы все еще держали оборону в защиту своих прав. Это повлияло на то, что Балтийский флот, сосредоточенный в Кронштадте и Петрограде, представлял собою довольно необычную картину. Не только матросы, но даже командиры кораблей включались в состав команд исключительно в зависимости от симпатий судовых комитетов и команд. Так, главный комиссар Балтийского флота И. П. Флеровский 11 июня доносил в Морской наркомат: «Самочинность приемки моряков на корабли, и на мелкие суда в особенности, сопровождается тем, что на одном судне принимают только большевиков, на другом – только не большевиков, на третьем – только эстонцев». И. П. Флеровский безуспешно пытался добиться, чтобы прием матросов осуществлялся специально созданным бюро по найму, а не судовыми комитетами. Но в этом не преуспел.
После объявленной мобилизации на корабли из мобилизованных 14 тысяч попали только две тысячи матросов. При этом к началу ноября, основная их масса находилась в Кронштадте. Тысячи матросов размещались в казармах флотских экипажей. Обучение корабельным воинским специальностям к этому времени велось уже из рук вон плохо. Еще хуже обстояло дело со строевой подготовкой. Поэтому большую часть времени мобилизованные матросы были предоставлены самим себе. Надо ли удивляться, что они целыми днями организовывали бесконечные митинги, обсуждая на них все насущные вопросы. Именно на этих митингах обнаружилось, что новое матросское пополнение не является уже опорой большевистской власти на флоте, а является выразителем претензий к этой власти, высказываемых на местах. Именно на этих кронштадтских митингах началось проявляться матросское возмущение политической и экономической политикой советской власти в отношении крестьянства, хотя еще и в рамках бытовых вопросов. Тот факт, что политический характер недовольства мобилизованных принял свою особо острую форму именно в находившемся в Петрограде 2-м Балтийском флотском экипаже, был, разумеется, неслучайным. Именно матросы 2-го Балтийского флотского экипажа еще в 1917 году отличались антибольшевистскими, проэсеровскими и анархистскими настроениями. Именно там некогда размещался штаб матросского анархизма во главе с братьями Железняковыми, именно матросы этого экипажа отличались особой жестокостью расправ с контрой, склонностью к грабежам, алкоголю и наркотикам. Традиции антибольшевистских настроений особенно проявились во 2-м Балтийском флотском экипаже и во время январского бунта 1918 года. Тогда успокаивать разбушевавшихся братков ездил ближайший соратник В. И. Ленина В. Д. Бонч-Бруевич, который до конца своей жизни сохранил память об этой поездке как о самом страшном эпизоде своей жизни.
