— Я дам машину.
Машинально киваю и все же встаю с дивана. Константин делает шаг ко мне, желая подстраховать, но останавливается, когда видит, что из-за этого я начинаю пятиться в сторону. Он раздраженно выдыхает, но руки оставляет при себе. Может, наигрался? Я обнимаю туфли за тоненькие каблуки, а вторую рукой стараюсь хоть как-то подцепить края платья, чтобы соорудить из него нечто непонятное с запахом. Но ткани предательски мало и ее ни черта не хватает, чтобы даже прикрыть нижнее белье.
— Это можно исправить, — отзывается мужчина. — Я позвоню и что-нибудь привезут.
Это время. А я не хочу задерживаться в незнакомом доме и дожидаться момента, когда в его голове снова щелкнет хозяйская привычка.
— Меня устроит пиджак, — коротко смотрю на хмурое лицо Константина и едва узнаю его.
Не знаю, чего он ждал и сколь яркие картинки женского послушания себе рисовал, но у него не выходит сохранять лицо и отстраненно наблюдать за моими движениями. Он злится и… не знаю, но это очень похоже на переживание. Словно его щелкнули по носу и он растерянно наблюдает за моей реакцией. У него в голове не укладывается то, что происходит прямо сейчас, и он включает стороннего наблюдателя, у которого на лице все сильнее проступает неверие.
Он верил, что добьется своего до конца.
Он испорчен властью и деньгами.
Привычкой дожимать и брать, получать свое.
— Хорошо, — Константин, наконец, кивает и стягивает со своих плеч черный пиджак.
Протягивает его мне на вытянутой руке, не приближаясь. Я беру его и быстро надеваю, захлопываю с нахлестом и сооружаю глухой замок из рук на груди. Туфли по-прежнему в моей ладони, а больше ничего моего здесь нет.
Можно ехать. И забывать Константина вместе с его сделкой.
Если в нем есть хоть капля нормального человека, без эталонного мудачества, то он не полезет ко мне больше. Тем более он получил, что хотел. Я бурно и от всего сердца кончила под ним. Думаю, для него это было важнее, чем кончить самому.
Он выиграл. Молодец.
Только почему-то на его лице не видно радости.
— О, совсем забыла, — я перенаправляю туфли под мышку и снимаю большое кольцо, которое дал мне Константин. — Твое кольцо.
Кладу его на тумбочку рядом с диваном и слышу, как натягиваются невидимые нити в воздухе. Это его нервы. Мои тоже шалят, заставляя резковато и неуклюже двигаться, я хочу побыстрее оказаться в машине и уехать прочь, хотя, если подумать, там меня все равно ждут последствия сегодняшней ночи.
— Пойдем, я провожу тебя, — Констант не дожидается моего ответа и шагает к выходу, указывая мне путь.
По дороге он окликает кого-то их охраны и вскоре шипит рация, отправляя приказ подогнать машину к воротам. Все тот же водитель ждет за рулем, когда мы подходим к подъездной дорожке и останавливаемся у большого внедорожника. Константин открывает заднюю дверцу и молча наблюдает, как я забираюсь в салон. Но он медлит и сжимает ручку до побелевших костяшек, и мне кажется, что впервые в жизни ищет слова и не может их найти.
— Я не хотел унизить тебя, — произносит он прохладным тоном, в котором слышатся отголоски сожаления.
— Хорошо, — киваю как робот. — Но я по-прежнему хочу уехать.
Еще секунда и он захлопывает дверцу, а потом стучит по кузову, давая сигнал водителю. Мы трогаемся, и я откидываюсь на скользкую спинку и закрываю глаза, стараясь стереть проклятый буйный вечер из памяти. Я не хочу в нем разбираться, отделяя ужасное от плохого, нет, нужно сгрести всё в охапку и выкинуть на свалку. Приехать домой, принять успокоительное и постараться заснуть.
А остальное утром. Те самые последствия лучше оставить на утро, когда я отдохну и смогу нормально размышлять.
Хороший трезвый план дает сбой, когда машина останавливается у моего подъезда и я иду к кабинке лифта. Мне везет и на глаза не попадается никто из соседей, тем более я уже искрутила воротник пиджака между пальцами. Я постоянно поправляю его и затягиваю мужской пиджак вокруг тела на манер тугого пояса. Мне все равно неуютно, ведь я знаю, что на мне разорванное платье, и все мысли о том, как я поднимусь наверх, зайду в квартиру, чтобы закрыться ото всех и принять горячую ванну.
План ломается на третьем пункте.
Я толкаю входную дверь и защелкиваю ночник, как делаю каждый вечер. Силы кончаются раньше, чем я думала, стоило оказаться в своей квартире, как тело наливается свинцовой тяжестью и любое движение стоит слишком дорого. Я выпускаю из рук туфли и упираюсь лбом в стенку. Глупо, наверное, но я ищу точку равновесия столь идиотским способом, а заодно нормальный ритм для дыхания. Стою в темноте и делаю вдохи и выдохи, раз за разом, заново привыкая к родной тишине и запахам любимых свечек, которые стоят на полочке в холле.
Только вот в тишину неожиданно впивается щелчок выключателя. Зажигается верхний свет, и я “прислушиваюсь” сильнее и узнаю любимый запах одеколона Леши. Свежий и дразнящий.
— Лис, — зовет он грубовато и по скрипу ботинок становится ясно, что делает шаг навстречу.
Зачем он здесь? Сейчас…
— Как ты вошел?
— Ты исчезла, и я забеспокоился, — он с трудом произносит слова, потому что ждет объяснений от меня. — Вызвал приятеля, который умеет вскрывать замки.
— Профессионально. Я даже не заметила.
Я не двигаюсь и продолжаю прятать от него лицо.
— Где ты была?
Вот и главный вопрос. И резкая мужская интонация.
— Ты уехала с ним?
И мужское нетерпение. Ведь он знает ответы. Не идиот.
— Да, — киваю и провожу пальцами по гладкой поверхности, за которую негде зацепиться. — С ним.
Слышу его злую усмешку за спиной, а потом хлесткий звук. Леша что-то швыряет в сердцах на тумбу и резкими шагами направляется на выход. Он почти проходит мимо, но в последний момент проигрывает эмоциям и вжимает ладонь в мое плечо и силой разворачивает меня к себе.
— За что, мать твою?! А, Лис…
Он осекается, замечая, что под разошедшимися в стороны полами пиджака почти что ничего нет. Рваные куски шелкового платья не в счет. Леша тут же меняется в лице и выдыхает всю злость прочь. Вернее, она уходит всего на мгновение, давая проступить удивлению, нет, шоку, но возвращается яростным приливом, который предназначается не мне.
