— О самом себе тебе известно лишь то, что не является правдой. — Повернувшаяся ко мне Рисс снова открыла свой черный глаз.
Я кивнул. Становилось все темнее, на темно–лиловом небе зажглись звезды и раскинулась обширная туманность. Зрелище было прекрасным — и, конечно, казалось мне знакомым. Но в данный момент это не имело для меня значения. Я просто любовался, отмахнувшись от самовольной «знакомости».
— Я никогда не был в плену у прадоров, никогда не страдал, измученный пауком–рабоделом. Никогда не видел зверств, свершенных Пенни Роялом после Панархии, не копил ненависти, не приходил к мысли превратить себя в абсолютное оружие возмездия.
Я умолк, наблюдая, как выскакивает из–за горизонта одна из стремительных лун этой планеты. По земле вокруг нас побежали тени. Одна из них показалась мне весьма странной.
— Знаешь, — продолжил я, — если кто–то захотел создать орудие — охотника, твердо намеренного выследить Пенни Рояла во что бы то ни стало, то этот охотник — я. Только вот меня сотворил сам Пенни Роял.
— Возможно, он захотел быть наказанным, — сказала Рисс, вглядываясь в темноту за нашими спинами.
— Выходит, я — его способ самоубийства, так, что ли?
Молчание дрона говорило о том, что ответов у нее не больше, чем у меня. Я стоял, погруженный в размышления, отстраненно наблюдая за мерцающими звездами. Вдруг прямо надо собой, в вышине, я заметил что–то движущееся. Сперва я думал, что это один из орбитальных объектов — пока тот не остановился. Это был устаревший корабельный дрон–краб: железная таблетка двух футов в обхвате, с двумя сверкающими, близко посаженными глазами–топазами на верхней кромке и сложенными по обе стороны от них клешнями.
— За нами следят.
— Да неужели? — протянула Рисс.
Она все еще смотрела куда–то назад, и я тоже обернулся, чувствуя, как побежали по спине мурашки. Оно припало к земле в развилке ручья — гигантская светлая туша размером почти что с африканского слона. Да оно и походило чем–то на слона. Оно пило — теперь я услышал плеск и причмокивание. Потом существо закончило пить, попятилось и село на задние лапы. Тело его обвисло, обретя форму пирамиды из плоти, под лоснящимся куполом головы сверкала тиара из зеленых глаз. Щелкнув, открылся огромный утиный клюв, выставив на обозрение острые белые зубы, после чего тут же закрылся. Похоже, существо наслаждалось утоленной жаждой.
— Сигнала нет, — прошептал я, подразумевая оповещение о капюшонниках.
— Естественно, — ответила Рисс.
Естественно?
Теперь я заметил, что существо держит в одной из черных клешней «трезубец» — три сросшихся боками ракушки, на концах которых что–то поблескивало. На наших глазах существо сунуло длинный коготь в один из конусов и извлекло часть тройного тела моллюска. Секунду полюбовавшись лакомым кусочком, существо сунуло его в клюв и сглотнуло. Потом опустошило две другие раковины, съело мясо, изучило скорлупки и отбросило их. И вдруг одним неуловимым, струящимся движением сигануло через ручей и двинулось вверх по склону прямо к нам. Меня пробрала дрожь: я точно знал, что ни одна моя часть никогда не видела, как питается уткотреп.
— К сведению, — проскрипел голос поблизости, — если попытаетесь применить силу, я буду вынужден оглушить или ликвидировать вас — это касается и тебя, дрон–змея.
— Правда?
Оглядевшись, я заметил дрона–краба, зависшего всего в паре ярдов за нашими спинами.
— Правда, — ответил он. — Пусть у меня самого нет активной мощности, но с орбиты прямо на вас наведены лучи двух лазеров.
Теперь я понял, что имела в виду Рисс. Дрон защищал уткотрепа. Меж тем к нам несся, как игривый двухтонный щенок, коренной житель планеты. Известный как Ткач, воскрешенный, он являлся единственным живым образчиком расы эшетеров, расы, предположительно истребившей саму себя. Хорошо еще, что, приблизившись, существо замедлило ход. Но все равно оно нависло над нами, сгорбилось и, точно близорукий, пристально изучило нас обоих по очереди. Затем, похоже, удовлетворившись осмотром, снова уселось на задние лапы. Я глядел на существо, оно — на меня. Теперь я заметил, что у него с широкого пояса, умело сплетенного из стеблей флейтравы, свисают какие–то приборы. А сбоку к голове прилажено нечто, подозрительно напоминающее «форс» серии Джи–Хром. Потянувшись к поясу, существо «разломило» одну из своих передних конечностей, так что из каждой половины показались по три когтя, и аккуратно сняло с пояса предмет.
— Почему? — вполне отчетливо произнес уткотреп.
— Что — «почему»? — переспросил я, уже не дрожа: все, что я испытывал, было — для разнообразия — таким восхитительно новым!
Но я также размышлял, каковы были мои шансы сесть именно здесь, в единственном месте на этой планете, где остановился поужинать абориген. Бывают, конечно, и совпадения, но мой недавний опыт подсказывал, что это не тот случай.
— Бытие важнее истины? — осведомился Ткач. Предмета у него в когтях я не узнал. Более всего он походил на улитку внутреннего уха человека, сделанную из синего металла и стекла. Вероятно, это был образец какой–то недавно воссозданной техники эшетеров. — Пенни Роял, — добавил он, кажется, вздохнув.
— Что насчет Пенни Рояла? — Я опять задрожал.
Конечно, за годы, прошедшие после воскрешения, это существо вполне вероятно могло встречаться с черным ИИ.
— Тебе нравится твой повтор? — спросило оно.
Уткотреп определенно кое–что знал обо мне — о том, что я не был «подлинным товаром», например, — но откуда он это знал и почему говорил со мной об этом — я просто не представлял. На ум приходили Драконьи диалоги и дельфийские оракулы. Но ведь еще совсем недавно, до того как разум предка загрузили в череп потомка, он беспрерывно извергал всякую словесную чушь. Возможно, сейчас он просто не в состоянии говорить прямо. Я глубоко задумался над ответом.
— Мне не нравятся ложные воспоминания, не нравится сомневаться в собственных побуждениях, но мне нравится быть мной — и просто быть.
Позади что–то затрещало, и я резко обернулся, почти ожидая, что это дрон–краб ринулся в атаку. Но нет; воздух над камнем мерцал, а пеннустрицы, оторвавшись от поверхности, поднимались в воздух. Сперва они завели хоровод, потом вытянулись тонкой шеренгой — я поймал себя на том, что невольно разинул рот, и захлопнул его. Моллюски подлетели к вскинувшему свободную клешню уткотрепу и принялись кружить вокруг конечности, меняясь местами, рисуя в воздухе затейливые узоры.
— Следуй за орнаментом, — произнесло сидящее перед нами существо, после чего поймало одну из пеннустриц, выковыряло из панциря мякоть и отправило лакомство в клюв. — Знание в орнаменте. Съешь мир.
Я повернулся к Рисс:
— Ты представляешь, о чем это он?
Ощущение «знакомости» вернулось, поскольку какая–то часть меня, или с чем там я был соединен, уже слышала когда–то невнятицу уткотрепа.
