– Закрытая информация, – сообщил Леонид, – мы можем идти?
Он с замиранием сердца выдержал пытливый взгляд таможенника.
Старший отдал паспорт сыну Шаха и вновь взглянул на Читу:
– Ваш документ?
– А меня здесь не было, – сообщил тот как нечто само собой разумеющееся. Оглядел таможенников, будто бы удостоверяясь в том, что сказанное до них дошло, и уверенно зашагал в туннель.
Максим задержался, перекинувшись с охранниками еще парой слов, после чего догнал Леонида.
– Молоток, – сообщил сын Шаха, – здорово тумана напустил. Виктор вообще бдительный, в другое время не пустил бы без письменного приказа, но сейчас вину за собой чувствует. Знает, что Мемов с него шкуру снимет. Вот и понадеялся на то, что мы беглецов догоним.
– А мы догоним?
– Должны. – Максим упрямо мотнул рыжей копной.
– Должны… – Чита попробовал слово на вкус. Оно отдавало привкусом пороховой гари и крови. – Должны!
* * *
Николай открыл глаза. Первое, что пришло на ум – на лице нет проклятого противогаза. Что ж, уже легче. В Вечного Диггера он не превратился.
– Как самочувствие?
– Паршиво. – Штык попробовал сесть. Плечо пронзила сверлящая боль, будто бы прямо сейчас в уже имеющуюся рану всадили еще одну пулю.
– Тише, тише! – Говоривший подхватил сзади, с силой, но бережно уложил обратно на койку. – Жить будешь, рана не сквозная, пулю достали, крови мало потерял. Но надо отдыхать.
– Где я? – Николай снова попытался сесть, но огромная ладонь легла ему на грудь поверх бинта, которым было перевязано плечо, и придавила к койке.
– На Невском. Ты как того снайпера положил, который нам проходу не давал, так мы тебя и забрали.
– На Невском? – Штык перестал сопротивляться и огляделся, насколько это позволяло лежачее положение. Ничего особенного он не увидел. Впрочем, как посмотреть.
Судя по металлическим шкафам с намалеванными на них красными крестами и по добротным койкам с матрасами и шерстяными одеялами, он находился в лазарете. Наличие на станции специально отведенного под лазарет помещения уже впечатляло.
– Я его завалил?
– Завалил. – Мужчина убрал руку. – Ты откуда будешь? Где таких крутых диггеров воспитывают?
– Мне надо на Адмиралтейскую, к Мемову! – Николай пропустил похвалу мимо ушей. Очень хотелось быстрее предстать перед генералом, доверив ему свою судьбу. Причем, Штык заранее был согласен с любым вердиктом, лишь бы не ему самому пришлось принимать решение. Казалось, он устал настолько, что реши генерал расстрелять нерадивого бойца за все его прегрешения, диггер, не споря, встанет к стенке, лишь бы все закончилось.
Прегрешений хватало. Сначала подставил Шаха, пусть и ненароком, затем не уследил за Кристиной и Читой, еще и Прометея не сберег. На противоположную чашу весов Штык мог положить лишь ликвидацию Власова, но, по его мнению, этот факт не перевешивал все остальные.
– Запросы у тебя, парень… – Собеседник замолчал.
– Мне очень надо к генералу. У меня задание… Надо доложить.
– Ты откуда будешь, Николай?
Штык вздрогнул. Сердце забилось чаще, мысли в голове завертелись быстрой каруселью.
– С Выборгской. Откуда вы меня знаете?
– С Выборгской, – нараспев произнес собеседник, думая о чем-то своем.
Мужчина отошел от койки, задумчиво изучая содержимое настенной полки. Сейчас на него падал свет тусклой лампочки, которого, впрочем, вполне хватало, чтобы рассмотреть его. Высокий, рослый, широкоплечий. Лет пятидесяти. Для своего возраста вполне крепок. Грудь колесом, мышцы спины бугрятся, будто бы он умудрился нацепить небольшой рюкзак прямо под футболку, руки короткие и мускулистые, будто бы и не руки вовсе, а два бревна. Лишь короткий, аккуратный ежик седых волос, да сетка морщин в уголках глаз свидетельствовали о почтенном возрасте.
– Послушай, парень, не буду ходить вокруг да около. Гляжу, тебе забот и без меня хватает. Тебя Николаем звать?
– Николаем, – кивнул Штык, гадая, к чему ведет собеседник.
– Николай Зайцев? – Голос диггера дрогнул. В нем звучала такая нескрываемая надежда, что Штык готов был согласиться, не раздумывая. Задумался он лишь потому, что имя показалось ему подозрительно знакомым. Где же он его слышал?
Собеседник ждал, перебирая какие-то пузырьки на полке. Поднимал их, вертел в руках, рассматривая содержимое в свете лампочки, и ставил на место. Смысла в его действиях не было. Зато напряжения было столько, что, казалось, дай ему по оголенному проводу в каждую руку – и он прямо сейчас запитает всю централку метро.
– Я… – Штык вдруг сообразил, откуда он знает эту фамилию. Коля Зайцев – пятиклассник, рассказывающий в своем сочинении об отце-диггере. – Вы нашли мое сочинение?
– Твое? Я так и знал. Коля… – произнес мужчина с нежностью. – Я уж думал, никогда тебя не найду.
– Я… – Николай замолчал, обескураженный реакцией. – Я… я – не ваш сын.
Рука диггера дрогнула в тот момент, когда он ставил пузырек на полку. Пузырек зазвенел, зашатался и опрокинулся, рассыпав по полочке пригоршню мелких таблеток. Мужчина принялся собирать таблетки, ссыпая их обратно.
– Я нашел сочинение в школе, рядом с Академкой.
– Хорошая школа была. – Собеседник наконец-то справился с пузырьком. – От дома далеко, зато с математическим уклоном. Мы раньше на Академке жили, потом в центр перебрались, но школу менять не стали.
Штык с жалостью смотрел на сурового, накачанного мужика, диггера с Невского проспекта, который сейчас готов был расплакаться перед незнакомым человеком.
– Мы, когда тебя нашли после снайперской дуэли, оставить хотели. Понимаешь, мы из сверхдальней возвращались, хабара полные рюкзаки, а тут этот снайпер, потом ты, то ли раненый, то ли убитый. Диггеры своих не бросают, но ты же не наш, верно? Собаки на стрельбу сбежались. Рюкзаки, опять же, полные – если тебя тащить, то треть хабара оставлять. Потом в рюкзак к тебе залезли, вот я и нашел сочинение… Почерк сразу узнал. Тогда я и приказал своим… Говорю, мужики, не обессудьте, это сын мой, я его с самой Катастрофы не видел…
Мужчина присел на край койки – осторожно, чтобы не потревожить Николая. Прикрыл веки, будто бы желая отгородиться от болезненных воспоминаний, давным-давно загнанных куда-то вглубь памяти, но сейчас прорвавшихся наружу сквозь плотину, которую диггер возводил на протяжении нескольких десятков лет.
Штык не знал, куда деваться. Как ни странно, ему было невыносимо стыдно за то, что он – не Коля Зайцев, потерявшийся сын диггера с Невского проспекта, а всего лишь Николай Штыков.
Лучше бы он был Зайцевым Колей, которого ждали и искали, у которого есть дом на Невском, есть живой и здоровый отец – надо думать, не последний человек на станции.
