Крестьяне нередко расправлялись с помещиками и руками французов, и руками русских партизан, возводя на „бар“ соответствующие обвинения. Как ни странно, нашлись духовные лица, поспешившие с молитвами во здравие Наполеона. Но тут тоже могло быть и желание защитить паству, храм, церковное имущество».
Знаменитый генерал Алексей Ермолов, в 1812 году – начальник Главного штаба 1-й Западной армии, в своих мемуарах пишет: «Поречье был первый старый русский город на пути нашего отступления, и расположение к нам его жителей было другое. Прежде проходили мы губернии литовские, где дворянство, обольщенное мечтою восстановления Польши, возбуждало против нас умы поселян, или губернии белорусские, где чрезмерная тягостная власть помещиков заставляла местных жителей желать перемен».
Вступление Наполеона в горящую Москву
Зато в Смоленской губернии к отступавшим русским войскам было самое лояльное и отеческое отношение. «Невозможно было изъявлять ни более ненависти к врагам, ни живейшего усердия к преподанию нам всех способов, предлагая содействовать, ни собственности не жалея, ни жизни самой не щадя! – вспоминал Ермолов. – Главнокомандующий приказал издать воззвание к жителям Смоленской губернии, приглашая их противостать неприятелю, когда дерзнет поругаться святыне, в жилища их внесет грабеж, в семейства бесчестие».
После войны 1812 года Святейший Синод с горечью констатировал, что «две трети духовенства по могилевской епархии учинили присягу на верность врагу отечества». Архиепископ Витебский и Могилевский Варлаам повелел тогда всей епархии величать «впредь… в благодарственных ко всевышнему молебствиях вместо императора Александра французского императора и италийского короля великого Наполеона».
Наполеон и его окружение. На заднем плане – по всей видимости, русские подданные, готовые приветствовать Наполеона
Увы, и в Смоленске некоторые духовные отцы города встречали Наполеона с крестом в знак покорности, в Минске епископ служил торжественную обедню в честь завоевателя, а в Подолии и на Волыни священнослужители раздавали прихожанам листки с текстом «Отче наш», где «вместо имени бога было вставлено имя императора французов».
В связи с этим историк Николай Троицкий вообще считал, что Русская православная церковь в Отечественной войне 1812 года скомпрометировала себя. Именно так он обозначил свою позицию в книге «1812. Великий год России», увидевшей свет в конце 1980-х годов. Коллеги по историческому цеху высказали свое возражение, подчеркнув, что поступок Варлаама (Шишацкого) в истории Русской православной церкви был настолько исключительным, что он вошел в историю как «Могилевская церковная смута».
Что же касается листовок с искаженной молитвой, где вписывалось имя Наполеона, то, как отмечает историк Юрий Соловьев, их распространяли не русские православные священнослужители, а польские шляхтичи, которые боготворили Наполеона, связывали с его именем первый опыт возрождения после разделов Польши национального польского государства – в формате Варшавского герцогства.
Даже поэт Адам Мицкевич в 11-й части своей эпической поэмы «Пан Тадеуш», которая так и называется – «Год 1812», написал: «Война! и юноши тотчас же рвутся в битвы, // А женщины творят с надеждою молитвы, // И повторяют все с восторгом умиленным: // „С Наполеоном Бог и мы с Наполеоном!“»
В Минске французов торжественно встречали местные поляки, в костеле даже устроили торжественное богослужение по поводу успехов французских войск и освобождения Минска от «русского владычества».
В выходившей на польском языке «Временной минской газете» сообщалось: «Во время богослужения присутствовали даже греко-российские священники, оставшиеся в нашем городе. После обедни каноник Жилинский, капеллан Минской гимназии, в горячей проповеди побуждал всех быть благодарными Великому Монарху, который послужит предметом удивления настоящего и будущих веков. Костел наполняли войска, обыватели и дамы. Все они с радостным волнением, с прочувствованными слезами повторяли возгласы „да здравствует Великий Наполеон, да здравствует Избавитель и Воскреситель нашей родины“».
Впрочем, тогдашний репортер минской газеты, как отмечает Юрий Соловьев, все-таки выдавал желаемое за действительное, говоря о «греко-российских священниках», приветствовавших Наполеона…
Русские воины «великой армии»
В 1812 году под началом Наполеона служило порядка восьми тысяч выходцев из Российской империи. Более того, из них даже был создан отдельный Русский легион, который вместе с основной армией участвовал в захвате Москвы.
Русский легион состоял, во-первых, из русских военнопленных, которые остались на территории Европы еще со времен войн в 1798–1807 годов, во-вторых, из беглых крепостных крестьян. Как отмечают исследователи, ни тех ни других никто насильно не заставлял воевать против России. Эти действия стали их добровольным выбором.
И вот тут – самое главное: поход французского императора на Россию некоторые восприняли с надеждой на освобождение русского народа от крепостного рабства. Увы, надежда призрачная и несбыточная: ни Наполеон, ни другие завоеватели России отнюдь не собирались принести счастье ее народам. Для них всех Россия была лишь территорией, населенной «варварскими племенами», которых надо подчинить себе. И политическая риторика об освобождении от тирании, которую будто бы несли завоеватели, совершенно ничего не значила…
Еще до войны среди крепостных стали ходить различные слухи: одни говорили, что с запада идет император, который даст волю всем. Перед самой войной волнения среди крепостных становились лишь сильнее. Поэтому некоторые решили не дожидаться триумфального прихода Наполеона, а сами сбегали от своих дворян, прибивались к различным разбойничьим шайкам и с их помощью оказывались в Европе. А уж там поступали на службу Русского легиона.
Опасность действительно была велика. Александр I весьма опасался, что Наполеон «распропагандирует» русских подданных в республиканском духе, и тогда стране будет нанесено поражение. Генерал Николай Раевский писал в своем дневнике спустя несколько дней с начала войны: «Я боюсь прокламаций, боюсь, чтобы не дал Наполеон вольности народу, боюсь в нашем крае беспокойства».
Определенная часть русского дворянства побаивалась, что Наполеон придет в Россию, будет устанавливать республиканские порядки и им не поздоровится. Недаром в дворянских кругах французского императора именовали «Робеспьером на коне» и «Начальником гильотины». Опасались и так называемой «пятой колонны».
