Предавшие раз предадут снова, сколько ни наказывай.
Изменников следует устрашить. Так, чтобы при одном имени владыки у них тряслись их божественные, их несокрушимые колени. Братья, сестры, жена, дети, племянники – Семья должна помнить, на что способен Зевс Астрапей
[35]. Ночью проснутся, вспомнят, содрогнутся. Будут маяться бессонницей до утра. Мало молний, много – сколько ни есть, все пойдут в ход.
Олимп ждал, что Зевс, едва оправившись от тяжких ран, выступит против мятежного Олимпа. Олимп ошибся – Зевс выступил против Тифона.
Казалось, первой битвы не было вовсе. Битва, плен, чудесное спасение – не было ничего, чего владыке стоило бы стыдиться. Забудьте, глупцы, прикусите языки! В силе и славе, трижды величественней, чем до поражения, Зевс гнал Тифона от Киликии до страны Людей-с-Обожженным-лицом
[36], а затем – от подножия горы Нисы до земель чубатых фракийцев. Гемийский хребет стал оружием гиганта: в небо летели скалы и утесы, рассыпаясь в прах от ударов грозовых перунов. Ослабев, не выдержав яростной схватки, усомнившись в собственной мощи, Тифон кинулся вброд через море близ Тринакрии
[37], но Зевс настиг врага у побережья.
Море предало змееногого, превратившись в кипяток. В отчаянии Тифон рискнул просить убежища у земли, как сын у матери. Где еще спасаться ребенку, как не в родном чреве? Но возможно ли родиться дважды? Едва Тифон ушел в земные недра, нырнув под остров – Зевс сам превратился в нового Тифона, отказавшись от молний в пользу горных вершин.
Гора Этна вознеслась ввысь, содрогаясь в мертвой хватке владыки богов и людей. Когда гора упала обратно, Тифон был придавлен ею.
– Может не хватить, – повторил Зевс сдавленным голосом. Похоже, он тоже вспомнил этот безумный, этот ослепительный бой. – Если во второй раз…
Афина молчала.
Было кое-что, о чем она не сказала отцу-триумфатору. Перед битвой, стоившей ему свободы, Тифон обратился к Мойрам-промыслительницам, чья пряжа – нити судьбы. «Могу ли я победить?» – спросил гигант. Да, согласились Мойры. Почему нет? «Может ли победить Зевс?» – спросил гигант. Да, кивнули Мойры. И это возможно. «Что же я должен сделать для победы?!» Возьми болиголов, сказали Мойры. Возьми тот, что взращен в местах сырых и тенистых. Очисти, истолки в ступе, просей через мелкое сито. Добавь мака. Смешай с густым настоем однодневки.
И выпей.
Что ты должен сделать для победы? Вот что.
Однодневка. Жалкая трава, недостойная того, чтобы вечные исполины знали о ней. Нет от нее смерти быстрой и легкой. От однодневки умирают тяжко и мучительно, отдаваясь страданиям целиком. В сочетании с маком и болиголовом такой настой не имеет противоядия.
«Да, – согласился Тифон. – Я сделаю это.»
Что я должен сделать для победы, спросил он. И забыл уточнить, чью именно победу имеет в виду. Мойры не лгут. Не солгали они и сейчас, назвав средство, способное обеспечить победу одному из бойцов. Никогда и никому не раскроет Афина секрета – чего стоило ей убедить суровых, неподкупных богинь судьбы пойти на такую правду-ложь. Мудрость и военная стратегия – это сочетание при случае можно назвать хитростью и подлостью.
А еще умением убеждать.
Какая разница, если цель достигнута? Тяжко и мучительно, помните? Под молниями Зевса снаружи; от яда внутри. Способен ли умереть бессмертный? Живи, Тифон, придавленный горой, живи и мучайся вечно.
– Гефест обещал, – прервал отец воспоминания дочери. – Я ему верю. Он груб, завистлив, ревнив. Но он не лжец. Еще никогда Гефест не обещал того, чего не в силах сделать.
В дальнем углу зала, подпирая стену, стояли девять истуканов из красной меди: пять слуг и четыре служанки. Во время пиров они неслышно скользили по залу, во всем подобные живым существам, разнося еду и напитки. Рядом с каждым истуканом ждал своего часа треножник, украшенный дивной резьбой. Уставленные кубками и посудой, треножники ездили сами, безошибочно выбирая бога, возжелавшего хлебнуть нектара
[38] или насытиться амброзией. Слуг и треножники выковал Гефест. Афина помнила и другие творения рук бога-кузнеца: трон, с которого не смогла встать сама Гера, сеть, в которой запутались неудачливые любовники Арей и Афродита, цепи, отнявшие свободу у владыки богов и людей. О да, хромой Гефест был не только искусен, но и могуч!
«Я ему верю, – прозвучали в памяти Афины недавние слова Зевса. – Еще никогда Гефест не обещал того, чего не в силах сделать…»
Он скажет это про меня, поклялась Афина. Придет час, и отец скажет: «Я ей верю. Еще никогда…» В последний момент, вспомнив, чем рискует, богиня удержалась на краю пропасти – не произнесла вслух, что клянется Стиксом. Клятва черной водой реки царства мертвых была нерушима. Бог, нарушивший ее, на год впадал в бесчувствие, подобное смерти, и на последующие девять лет изгонялся из сонма небожителей, а также из мира живой жизни: на острова Заката, в седую мглу Океана. Возвращению не препятствовали, но никто не слыхал о клятвопреступниках, вернувшихся после отбытия срока наказания.
«Гефест обещал. Что он пообещал тебе, отец?»
Когда суть обещания сделалась богине ясна, Афина похолодела.
– Молнии?
– Да. Он станет ковать мне молнии из Тифонова огня. Наковальня тринакрийской кузницы стоит у пленника на груди, пламя изо рта рвется в Гефестов горн. Это пламя сгодится для молний, я проверял.
Зевс хрипло рассмеялся. О да, он проверял.
– Гефест уже подготовил подвал для хранения перунов, – владыка богов и людей погладил дочь по голове, как маленькую. – Это опасное дело, я так и сказал ему. Гефест заверил меня, что за сохранностью и безопасностью он проследит лично. Ему самому не понравится, если Тринакрию разнесет на куски. Когда он наладит изготовление молний, я перестану нуждаться в грозах. Иначе…
Афина знала, о чем говорит – вернее, о чем умалчивает отец. Сам гроза, Зевс тратил силы и на битву, и на создание молний. Если же молнии будет поставлять ему Гефест, определив убийственное Тифоново пламя на службу Олимпу; если хромой мастер избавит отца от необходимости растрачивать себя на эту утомительную заботу… О, тогда мощь Громовержца возрастет стократ. Явись второй Тифон, восстань от земли до неба – вряд ли для победы над ним понадобятся и хитрость, и подлость, и двусмысленности Мойр.
…и Афина. Зачем Афина, если есть Гефест?
– Ты переселяешься на Тринакрию? – спросила она. – Сын возвел тебе новый дворец?
