Пастух. Точно вам говорю, пастух! Небось, его овец чудовище сожрало.
Чего папа ждет?
Во дворе начали собираться люди. Только что никого, считай, не было – и вот нате вам! Придворные и советники толпились по обе стороны крыльца. Слуги замедляли шаг, останавливались. Вроде как случайно задержались или дело прямо тут нашлось.
Не видно ничего за их спинами. Ну, кроме папиной макушки.
– Встань и говори.
Я стал протискиваться поближе. Вокруг меня мелькали ноги – босые, в сандалиях, исцарапанные, гладкие – и подолы одежд. Время от времени я падал на четвереньки и лез напрямик, между ногами. Я мелкий, мне легко. В нос шибали запахи: пот, ароматические притирания, чеснок, лаванда, свежий хлеб, вино. Я изворачивался, лавировал в бесконечном лабиринте-многоножке, спешил как мог. А пастух уже возвещал:
– Господин, меня послали сообщить о великой радости!
– Ты уверен, что это радость?
Ну да, небось, папа тоже лицо пастуха разглядел.
– Так он мне велел, господин. Сообщи, мол, басилею
[4] Главку о великой радости.
– Кто – он?! Говори толком!
– Прости, господин! Я говорю, как велено. Радость!
Полный отчаяния голос пастуха взлетел над двором, «пустил петуха» и рухнул обратно. Пастух закашлялся. К этому времени я уже выбрался из толпы и услышал:
– Богоравный Сизиф, сын Эола…
– Что – Сизиф?!
– Твой отец, господин! Он вернулся!
Ахнула бабушка Меропа, закрыла рот рукой. Я и не заметил, как она вышла, встала позади отца. Бабушка Меропа у нас красавица. На вид ровесница моей мамы, а главное, ее даже папа побаивается. Бабушка – не только бабушка, но еще и дочь, одна из плеяд
[5]. Ее папа, мой прадедушка – Атлант. Ага, тот самый, титан.
Который небо держит.
Тут кто угодно забоится. Обидишь бабушку, а тебя небом по башке – тресь! И звезды из глаз. Говорят, бабушку Меропу только дедушка Сизиф не боялся. Даже жениться на ней – и то не побоялся! Я вот иногда думаю: как он с ней столько детей прижил? Храбрый какой…
Ой! Это же пастух про дедушку Сизифа сказал! Дедушка, значит, вернулся. Как он мог вернуться?! Он же умер! И как же теперь чудовище?!
От внезапной догадки я похолодел. Чудовище; дедушка. Вдруг дедушка Сизиф в Аиде чудовищем заделался? В царстве мертвых под землей и не такое случается. Вернулся злой, голодный, сейчас нас есть начнет. Меня первого, я маленький, самый свежий…
– Боги лишили тебя разума, пастух?! Мой отец умер три года назад.
– Прости, господин! – пастух рухнул на колени, как подрубленный. – Я видел его своими глазами! Я помню твоего отца с давних времен. Он говорил со мной. Это Сизиф, клянусь!
– И где сейчас мой отец?
– Он послал меня возвестить о его возвращении. Сам он идет следом. Меланий и Феодор его сопровождают. Они скоро будут здесь.
– Меланий?! Феодор?!
На лице папы читалось недоумение. Главк Эфирский припоминал имена даймонов, обитателей подземных бездн. Кто из них сопровождает воскресшего отца?
– Пастухи, господин. Неокл со стадом остался. Меня богоравный Сизиф вперед погнал, а Меланию с Феодором велел…
Пастух замолчал, побагровел. Тишина залила двор вязким маслом. Я обернулся. Я бы ничего не увидел, но толпа, запрудившая двор, торопливо расступалась перед людьми, которые мигом раньше вошли в ворота.
Впереди шел крепкий мужчина высокого роста. Его хитон – длинный, до колен! – был выкрашен в дорогущий заморский пурпур, а по подолу змеилась золотая кайма. За мужчиной робко жались двое пастухов. Вне сомнений, беднягам хотелось сбежать куда подальше, но они боялись. Попробуй, ослушайся, ага! Про пастухов я и забыл-то сразу – во все глаза глядел на предводителя. Вышагивал он так, будто это он здесь хозяин, а не папа. Такой весь… уверенный, вот! Настоящий басилей, и не потому что хитон. Походка, осанка, взгляд. Борода седая, а кажется, что серебряная. Аккуратная, завитая, колечко к колечку – лучше, чем у папы.
Морщины на лице? Ну, морщины.
Нет, я не мог назвать его стариком. Даже про себя. Не мог, и все! Ну какой он старик?! Дедушку Сизифа я помнил смутно. Он умер, когда мне было года три. А сейчас мне целых шесть! Ну, почти. Осенью исполнится. Вроде, дедушка. А может, нет. А если все-таки дедушка – он какой?
Живой? Мертвый?!
Солнечная колесница Гелиоса катилась по небу. Жарило будь здоров. Как вчера и позавчера. Каменные плиты двора обжигали мои босые ступни. Но мне вдруг сделалось зябко. Если это дедушка Сизиф, с бородой и в хитоне, он вряд ли чудовище. С другой стороны, если он мертвый – может, он не лучше чудовища? Или лучше? Или он все-таки живой? В Аиде умершие становятся бесплотными тенями, это все знают…
Я пожирал деда глазами. На тень он нисколечко не походил. У него, кстати, своя собственная тень имелась: исправно волочилась следом. У тени ведь не может быть тени, верно? Или может?
Ох, что-то я совсем запутался!
Дедушка-не-дедушка тем временем уже весь двор пересек. Встал напротив папы, глядит снизу вверх. Нет, не снизу вверх. Будто вровень стоят.
– На тебе твой лучший хитон, отец, – сказал Главк Эфирский. – Мы тебя в нем похоронили. Надеюсь, ты был доволен.
Сказал негромко, но в тишине его слова прозвучали как гром.
– Я доволен, – кивнул нежданный гость. – С чего бы мне гневаться? Это мой любимый хитон. Пурпур для него привез толстяк Аби-Баал из Багряной страны
[6]. Проклятый торгаш! Мера краски за три меры серебра, не грабеж ли? Владыка Аид тоже оценил. Он бы сам не отказался от такого хитона.
И Сизиф засмеялся.
⁂
Одна служанка завизжала так, что у меня заложило уши.
Другая молча грохнулась в обморок.
2
Боги, за что караете?!
– Сожгли!
– Не сожгли!
– Точно вам говорю! Не сжигали его!
– Как так?! Разве можно?!
– Нельзя!
– Госпожа Меропа приказала, вот и не было костра.
– В толос
[7] медный положили!
– Я помогал, все видел…
