От мальчишки несло Хрисаором. И все же… Зная лукавство себе подобных, видя подвох в любом пустяке, Сфено не могла отделаться от мысли, что щенок не притворяется. Он действительно ничего не понимал. Наивный как ягненок. Беззащитный как ягненок. Храбрый как лев. Как великан в доспехе, с мечом в руках.
– Не прощу, – повторила Сфено. – Никогда.
Она в мелочах помнила тот день – страшнейший даже в сравнении с днем, когда обе Горгоны приняли решение отправиться в ссылку вслед за младшей сестрой. Можно было оспаривать приговор Олимпа, воззвав к тем, кто стоял при творении мира. Можно было унизиться, пасть в ноги Зевсу, умолять о милости сероокую Деву, мстительную тварь, известную своей безжалостностью. Что взамен? Шанс остаться в итоге там, дома, в обжитом кольце Океана, где живые живут бок о бок с себе подобными. Жизнь – слово, которое хочется повторять вечно. Горгоны приняли иное решение, о чем временами сожалели: втайне, пряча оскорбительное сожаление от Медузы. День ссылки снился им по ночам, пока не уступил место иному кошмару.
Теперь им снился другой день.
Криков Медузы они не слышали: слишком далеко, туман глушил звуки. Ели яблоки, не подозревали худого. Видели белую молнию: кто-то унесся на восток. Кто? Какая разница?! Если у беглеца есть право покинуть эти гиблые острова – Олимп позволит. Если нет, если он сам наделил себя этим правом – пусть на себя и пеняет. Видели огнистую радугу; вернее, радужный столб, дугу такой ошеломительной крутизны, что ее начало и конец вряд ли отстояли друг от друга дальше, чем на пять сотен шагов. Защемило сердце, в душе поселилось беспокойство. Олимпийцы? Нет, этим путь сюда заказан. Олимпиец-изгнанник, нарушивший клятву Стиксом? Тогда почему молния? почему радуга?! Смертный? Не бывало такого доселе. Да и какой вред от жалкого смертного?!
«Возвращаемся?» – спросила Сфено.
Геспериды убедили их задержаться еще ненадолго. Будь проклято ваше гостеприимство, нимфы!
Когда Горгоны вернулись, они не застали сестры на прежнем месте. Перерыли весь остров – тщетно. Медуза исчезла, как не бывало. Зато на северной оконечности острова, в бухте, огороженной неприступными скалами, объявился новый жилец – великан, вооруженный до зубов. Он был ребенком; он был Хрисаором. Золотой меч в его руках оборачивался луком, лук – мечом, в зависимости от желания хозяина.
«Мы друг друга видим насквозь: имя, природа, возраст…»
Увы, ни возраст, ни имя, ни явное родство – природа морского происхождения – не могли помочь Сфено в главном: узнать, куда делась Медуза и откуда взялся Хрисаор. Эвриала, та и знать ничего не хотела. Убить, требовала Попрыгунья. Отомстить за Медузу! Простая в решениях, Эвриала была уверена, что с младшей сестрой стряслась беда. Что же еще, если не беда? Беду Попрыгунья намертво связала с упрямым великаном.
Родство? При том безумном количестве родни, которое было у Горгон, дочерей Пучины и Морского Старца, общее происхождение никогда не мешало самой яростной войне.
Убить, соглашалась Сфено. Но сперва допросить.
«Да что он может знать?!»
Он мог знать что угодно. Что-то, что пролило бы свет на исчезновение Медузы. Младенчество – не помеха. Те, в чьих жилах течет божественный ихор, с рождения способны на многое. Иные так и рождаются – старцами, хитрецами, завоевателями. Золотой лук? Сфено взлетела на третий день – крылья, чешуя, клыки, когти. Чем не доспех?
Для убийства или допроса требовалась сущая безделица. К сожалению, проникнуть в бухту, облюбованную великаном, Горгонам не удавалось. Год за годом, попытка за попыткой. Перелет через скалы – великан встречал их стрелами. Атака с моря – великан встречал их мечом. Он никогда не спал до конца. Чуял приближение заранее, был начеку. Над великаном сияла радуга – верная собака, доносчица, уведомлявшая хозяина о приближении врага. Сфено, недаром носившая имя Сильной, была способна оценить чужую силу. В полете или над волнами им великана не одолеть. А высадиться на сушу Хрисаор не позволял. Высадка грозила обернуться тяжким ранением или даже гибелью одной из Горгон. Слишком высокая цена для допроса; слишком высокая даже для мести.
И вот – мальчишка. Заветный миг.
Зачем ты ему все это рассказываешь, Сфено Ужасная? Почему не выбиваешь правду? Почему не отдаешь в руки Эвриале?!
– Так вы не знаете? Ничего не знаете, да?
– Чего мы не знаем?
– Медузу убили. Это у нас каждый ребенок знает.
– Убили? – взвыла Эвриала. – Я чувствовала!
Сфено вцепилась в сестру, не позволяя ей растерзать парня:
– Стой! Пусть говорит!
– Я предупреждала!
– Остановись! Ты, сопляк – как убили? Когда?!
Я похожа на него, ужаснулась Горгона. Задаю те же вопросы.
– На мой день рождения. Так говорили в Эфире…
– Где убили?!
Сфено не раз пеняла младшей сестре, что та тайком возвращается в мир жизни живой. Это было запретно; это было опасно. Зевс не терпел ослушания, изгнание могло смениться куда более суровой карой. В последнем случае Зевса вряд ли бы удовлетворило наказание одной только Медузы.
Удрала, холодея, поняла Сфено. Улетела, там ее и прикончили. Пока мы были у гесперид, она решила оставить остров. В тягости? Это бы Медузу не остановило. Отправила нас к гесперидам, а сама туда, к любовнику. А может, хотела родить в мире живой жизни, под солнцем. Там ее и нашла молния – на Крите, близ Аргоса, Фив, Микен. Какая разница, где? И Посейдон не вступился. Он и насчет ссылки, помнится, промолчал, не захотел спорить со вспыльчивым братом.
– Где-то здесь, – мальчишка отпрянул, но не замолчал. Отваги ему было не занимать, у кого другого язык примерз бы к зубам. – Может, прямо здесь.
– Тут, на острове?
– Ага. Медузу убил герой Персей, сын Зевса. У него крылатые сандалии, шлем-невидимка… Ему сама Афина помогала. Мы ее славим за это.
– Афина! Будь ты проклята!
От вопля Эвриалы вздрогнули скалы.
– Значит, убили, – Сфено еле сдерживалась, чтобы не дать волю отчаянию и гневу. – Значит, здесь. Каждый ребенок знает, об этом Афина позаботилась. Каждый ребенок, только не мы, сестры. Ты жестока, Дева, кто бы спорил?
– Великан, – напомнил мальчишка. Похоже, история Хрисаора и Горгон интересовала парня куда больше истории Медузы и Персея, которая успела ему приесться. – Он вас не пускает, так?
Сфено кивнула, думая о своем. Горе качало ее на соленых волнах.
– А вы к нему как являетесь?
– То есть? – рявкнула Эвриала.
– Ну, как ко мне? Когти, крылья, да? Клыки опять же. В боевой гиппо…
– Ипостаси.
– Ну да, в боевой ипостасии. Правильно?
Сфено кивнула еще раз.
– Я бы вас тоже не пустил, – с уверенностью произнес мальчишка. – Махал бы мечом до последнего. Этакие страшилища лезут, кто же вас пустит? Добром, а? Вы бы пришли, как сейчас, сказали бы: «Радуйся!» Он, может, и обрадовался бы. Я бы точно обрадовался. Одному тут в бухте – скучища, небось! Тоска зеленая…
