— Подошвы у всей обуви — стандартные. Как вы определили количество людей? Там насчиталось восемнадцать размеров? Тогда мы ни при чём — среди нас нет детей и великанов.
— Один из наших сотрудников вспомнил, что утром 22о сентября столкнулся с парой твоих людей у лифта. Ранним утром, минут через тридцать после начала движения поездов. Те двое будто в грязи вывалялись.
— Увидел нечто необычное, посмотрел в календарь, а вспомнил только сейчас? Взрослая девочка, должна знать, чем люди занимаются по утрам, а вид при этом может быть самый разный, кому что нравится, не все же так скучно живут, как…
Его пассаж прервала пощёчина.
— Тебе не интересно, кто это?
— Ну?
— Хвостатая выскочка и молокосос по имени Юлиус.
«Вот чёрт. Их ведь действительно поселили в один дом, и тем утром они возвращались вместе».
— Когда задержали?
— Сегодня.
— Где?
— Какая разница?
— Где вы их взяли?
— На платформе, как и тебя.
Кампари закусил губу, чтобы снова не заржать. Сказала бы, что выволокли из квартир — сбила бы спесь в мгновение ока.
— Они сознались в том, что слова на стене — это шифр, переданный из-за барьера.
Как это похоже на Валентину. Бросить в лицо несуразное, но страшное обвинение, и ждать, что жертва начнёт оправдываться: согрешил я вот здесь, а того, что на меня вешают, я не делал! Кампари не выдержал и прыснул, за что получил новую затрещину.
— Думаешь, твои люди не могут тебя сдать? Я не давала инструкций обращаться с ними помягче.
— Вы тут решили инквизицию устроить? Записывать признания под пытками? Одобряю. Ей-богу, не атмосферно живём без инквизиции.
— У него точно с головой порядок? — подал голос один из контролёров.
— Говорить будете, когда спросят! — рявкнула Валентина. — Свободны. Оставьте протокол у кабинета главы Отдела. Вернётесь к пяти.
— Ну и что это было? — поднял брови Кампари, оказавшись с ней наедине.
Валентина приблизилась, намотала на пальцы его избыточные по меркам Агломерации волосы и дёрнула, заставляя запрокинуть голову. Надавила на кадык:
— Беру назад все дурные слова о твоих патлах.
— Это расчёт за летние разборки? — выдохнул он сквозь кашель. — У тебя на меня ничего нет. Как нет моих людей за стеной.
— Ты прав, — она оседлала его колени. — К слову о летних разборках: помнишь, я спросила доктора Фидо, сказал ли ты что-нибудь странное под успокоительным? Как ты думаешь, покинул бы он твой кабинет, ответив утвердительно? А сегодня утром я предупредила тебя. Почему? Потому что без меня ты — труп. Слепому ясно: тебя не устраивает тот факт, что Агломерация подчиняется не твоей воле, а чьей-то ещё, притом ты даже не пытаешься держать лицо, изображать борца за общее благо. Когда ты увидишь во мне союзника?
— Новый блеф, на который мне положено клюнуть?
Валентина неторопливо встала, размяла запястье и ударила его под рёбра.
— Имей в виду: в отличие от тебя, я умею бить, не оставляя следов.
— Ты явно не вкладываешь в дело душу, — отдышавшись, он попробовал рассмеяться, но получился хрип.
Удар в челюсть наполнил рот кровью. Кампари потрогал языком зубы — на месте. Точно бьёт вполсилы.
— Что ты такое? — спросила Валентина незнакомым голосом, подняла лампу и произнесла привычным тоном: — Я навещу тебя утром.
— Ну давай, — заржал Кампари.
— Я не уточняла, когда это утро наступит.
Дверь закрылась с железным гулом, темнота сомкнула мягкие челюсти. Кампари злили затёкшие руки и холод, но страха не было. Зачем же он до рассвета жёг лампу в собственной спальне, чего боялся? Разве что самого себя и фантомов, которыми способен был населить окружающий мрак, но сейчас любой призрак стал бы желанной компанией.
К ознобу и нытью в сведённых лопатках прибавилась скука. Попытался вывернуть запястья из наручников — до боли, до содранной кожи — ничего не вышло. Неужто подбирали размер? Хоть что-то продумали.
Интересно, полночь уже наступила? Или ещё далеко? Далась ему эта полночь, будто от её прихода что-то изменится. Думать, когда пробьёт пять, было логичней, но полночь застряла, запуталась в мыслях. В полночь придут, в полночь придут. Фраза раскачивала его.
Кто придёт в город-муравейник, город-крематорий? Кого дозовёшься на этом кладбище двухсот графических шедевров? Он не знал, кого звать. Его самого сюда не звали.
Кампари поморщился от простоты созвучия «гости-погосте», но слова были произнесены:
Всё верно, я жду на здешнем погосте,
что в полночь придут незваные гости.
Бумага всегда служила подстраховкой для мозга, где-то посеявшего пятнадцать лет, но теперь Кампари справлялся и без неё, почти опасаясь, что дверь распахнётся, и его потревожат слишком рано.
Контрастность камей в насмешливых лицах:
всё то, что «не смей», но смеет и снится,
всё то, что сильней таблетки, таблицы.
В театре теней завёлся убийца.
Он — пепел и прах сожжённой бумаги,
сквозная дыра в доктрине о благе,
он — медленный яд туманного слова.
Невинные спят и ждут крысолова.
Сожжённая бумага — привет поехавшему архитектору. Наивно, как считалочка, но ценителям песен птеродактиля понравится.
* * *
Из коридора плеснуло оранжевым.
— Освободить. Немедленно, — голос был еле слышен.
Щурясь, командор улыбнулся одной стороной рта: от такого шёпота хочется залезть под ближайший предмет мебели, особенно если говорит глава Отдела Внутреннего Контроля.
— Как освободить? — опешил контролёр, которому Кампари врезал накануне.
— У вас проблемы со слухом? Я же сказал: немедленно.
Наручники убрали с демонстративной неохотой. Что же у них происходит? Командор разминал конечности и с любопытством ждал продолжения, а Господин Мариус, тем временем, придирчиво разглядывал его самого и остался недоволен.
— Ваши личные вещи: револьвер, нож, магнитные ключи — не забудьте пересчитать. Это всё?
Кампари кивнул.
— Верхняя одежда?
— Порвали на сувениры.
— Домитиус, отдайте командору свой плащ.
— Честно говоря, я рассчитывал на услуги портного за ваш счёт. Мой лимит исчерпан до весны.
— Разумеется.
