— В тюрьме, — подсказал он.
— Рутина Агломерации теперь кажется вожделенной свободой. Лечение, положим, действует. У тебя вновь хватает самообладания притворяться нормальным гражданином, говорить то, что от тебя хотят услышать. Но этого мало. В моём случае требовалось принять повестку. Пау должен был сжечь рисунки. Допустим, на тебе — только этот блокнот. Сначала упрёшься, но в конце концов решишь, что это — приемлемая цена за освобождение.
— Стихи можно запомнить наизусть.
— Этим себя и утешишь. Ты вновь — полноправный гражданин. Выходишь из психиатрического отдела, лишившись блокнота и вот этого, — Дик погладила волосы Кампари.
— Завязывай, — поёжился он, отворачиваясь к тёмному стеклу.
— В скором времени ты понимаешь, что здание Совета покинуло лишь твоё тело. У Пау нарушена координация? Может, он карандаш в пальцах держать не может.
— Его признали годным к работе.
— С чертежами порядок, а навык рисования утрачен? Или всё ещё хуже, и проблема не в пальцах, а в мозгах? Вернёмся к тебе. Представь, что пострадала память: из сожженного в голове осталась пара строк. И кажется, что никогда больше писать не сможешь. Из психиатрического отдела вышел не тот человек, который туда зашёл, и этого нового ты презираешь, считаешь пустым местом. Тут я, как всегда, толкаю тебя под локоть. Кладу перед тобой такой же блокнот и говорю: «Давай». Что ты сделаешь, оставшись наедине с пустыми страницами?
— Господи. Надеюсь, он там бумагу жжёт.
— Я пойду одна, — задыхаясь, сказала Дик, пока они бежали к дому Пау. — Ты уже напугал его эполетами.
Глаза Кампари слезились от холода.
— В комнату — одна, но до двери — я с тобой. У него контролёр на этаже, шуметь нельзя. В лифт не влезем, давай я по лестнице.
— Мы не влезем? Выдохни.
Спорить было некогда.
— Да уж, — проскрипела Дик. — До сего момента я неверно представляла себе интимную близость.
— Не буду спрашивать, что у тебя в кармане, — захихикал Кампари.
— Мне не нравится твой смех. Дыши глубже. Не хватало ещё твоей истерики.
— Дышать глубже? Шутишь?
Вываливаясь в коридор семнадцатого этажа, Кампари налету поймал отскочившую пуговицу и шепнул:
— Открою дверь и буду ждать на лестнице.
— Прости, что сделаешь?
Он порылся в карманах, извлёк магнитный ключ:
— Отпирает все замки нового поколения, кроме особо защищённых.
— Не знала, что у тебя такое есть. Так командор может неожиданно навестить кого угодно?
— Не командор. Офицер Отдела Внутреннего Контроля. Спёр у Валентины и соскоблил синюю полоску, как выяснилось — не зря. 177. Мы пришли.
Дик приложила ухо к двери.
— Он там. Шорохи, стук. Что-то хлопнуло. Окно!
Кампари прижал ключ к выемке под ручкой, дверь щёлкнула. Дик метнулась в комнату, он — в конец коридора.
Минут через десять Кампари засомневался, правильно ли поступает, тихо сидя на ступеньках. Он наделал ошибок, повёл себя безответственно, Дик оказалась зрячей там, где он был слеп. Но вдруг ей нужна помощь?
Лучше бы остался у двери, думал Кампари через двадцать минут. Ну выглянет кто из соседей, да хоть бы и контролёр. «У меня здесь дело, закройте дверь», — вот и всё.
Через тридцать минут Кампари решительно встал, но в ту же секунду на лестничную площадку вылетела Дик, одним прыжком преодолела несколько ступеней и повисла у него на шее. Тело его задеревенело от ужаса.
— Всё хорошо, хорошо, — зашептала она.
Кампари машинально обнял её в ответ.
— Утром расскажу, — также шёпотом продолжила Дик. — Я обратно. Уходи, а то пропустишь последний поезд. Как в твоём анекдоте про крокодила: крокодил утонул, командор застрял на Линиях…
Она затряслась от беззвучного смеха.
— И кто меня стыдил за истерику? — пробормотал Кампари.
— Имею право! Мало было одного психа, второй тут как тут.
— Я один здесь нормальный! — возмутился Кампари. — По тебе с июня психиатрический отдел плачет, Пау только что оттуда. Он тебя впустит?
Дик закивала:
— Останусь на ночь. Нельзя его бросать.
Кампари нахмурился, обрабатывая услышанное.
— Будь осторожна, не забывай про тонкие стены.
— Да уж. Тут, как ты выражаешься, засада: на шестнадцатом этаже — тоже контролёр. Прямо под комнатой Пау.
— Я остаюсь. Мало ли что. Мне не влом.
— Я не позволю тебе сидеть на лестнице, — Дик отстранилась. — Ты себя давно в зеркале видел? Езжай в монастырь. Выспись. Я справлюсь.
Кампари посмотрел ей в глаза: спорить, как всегда, бесполезно, а секунды бегут.
— Приедешь в Центр, когда сможешь. Задержишься — отправь сообщение.
Он не спустился по лестнице, предпочтя пройти к лифту через коридор и убедиться, что Дик снова окажется в 177-й комнате.
* * *
Отражение расплывалось в чёрном окне поезда. Кампари думал, его заденет то, что общий язык с художником нашла Дик, в то время как он сам запорол первую встречу. С дотошностью контролёра он обыскал уголки сознания: ни одного укола зависти или ревности. Зато тревоги — хоть отбавляй. Ночёвка в чужой квартире незаконна…
– Хватит себя изводить, мазохист. А ну заржал!
Ну вот, опять память подкидывает слова, неизвестно кем произнесённые.
– Не могу. Кажется, я проржался.
— Что за чушь? Вроде не сдох ещё. А ну заржал, или я перехожу к крайним мерам!
Кампари засмеялся в пустом вагоне. Через силу. Потом рухнула плотина, будто из горла вытолкнуло воздушную пробку, и смех пошёл из лёгких, а не от натянутых связок.
В самом деле, почему должно случиться дурное? Валентина у психиатров. Утром она не явится на восточную стену. Фестус грызёт гранит науки. Пау не похож на прочих «освобождённых». Пау жив. Дик при необходимости и архитектора в Центр притащит, и контролёров на этажах перестреляет. А командор уж как-нибудь разберётся с последствиями.
Из поезда Кампари вышел под снегопад — первый в том году. Хорошо, что на ночь глядя — до четырёх утра никто работать не станет. Командор плохо переносил холод, но снег ему нравился: создавал разнообразие в пейзаже.
Через пункт связи на платформе он передал приказ для очистительной станции. Там сообразили бы и без приказа, но положено — с приказом. Соберут, соскоблят и очистят по самое не балуй.
А ведь Центр — такое же устаревшее явление, как заслуженный отдых, такая же фикция, как должность командора, подумал он.
