— Вам должно понравиться.
Пау вытащил альбом из сумки без признаков уязвлённого самолюбия, без намёка на стеснение, неизменно сопутствовавшее разглядыванию летних работ.
— Пора заказывать новый, — пробормотал командор. — Так мало чистых страниц осталось. Почему раньше не сказали?
Минут десять он созерцал рисунки, перетекающие один в другой — Пау вновь не мог ограничиться периметром листа.
— Сбылась мечта идиота, — Кампари захлопнул альбом, параллельно задаваясь вопросом, откуда возникло в голове столь ёмкое выражение. — Полагаю, это похоже на сожжённые работы?
Пау кивнул:
— Не точь-в-точь, восстанавливать и копировать я не умею, но вернулись мотивы и стиль. Теперь злости больше, чем равнодушия, но вам всё равно не с чем сравнивать.
— Разрываюсь.
— Разве вы не мечтали увидеть, как я рисовал до психиатрического отдела?
— Мечтал, и не зря: здесь по шедевру на каждые пять сантиметров. Но раньше мне было плевать на ваше душевное равновесие — лишь бы оставались интересным, а теперь больно думать, что происходит у вас под черепом.
— Предпочитаете видеть меня счастливым, а не интересным? — рот художника насмешливо скривился, но взгляд потеплел. — Боитесь, что я сойду с рельсов и начну вешаться в оконных рамах? Не начну: у меня есть якорь. О себе лучше думайте — у вас его нет.
— Разве? — поднял брови Кампари.
— Дик, я, все остальные? Помилуйте, мы — балласт, ответственность, повод для беспокойства. Какой же мы якорь? Скорей уж камень на шее.
* * *
Все подозревали всех, граждане доносили друг на друга с механической регулярностью. Нельзя сказать, что в ту осень по Агломерации прокатилась волна арестов, потому что волна не прокатилась, а день за днём поднималась, не позволяя предугадать, на какой высоте достигнет пика. Где исчезали задержанные — в Отделе Внутреннего Контроля, в Медицинском Совете? Был у них шанс вернуться домой, да и просто — выжить? От многословия официальных отчётов не было толку. Кампари узнавал о происходящем лишь благодаря обострённому слуху своего отряда. Среди задержанных попадались даже медики и контролёры нижних ступеней, а ближайшее окружение командора вниманием обошли.
— Судя по всему, аресты — рулетка, и доносы оказывают лишь незначительное влияние, — рассуждал Фестус. — Хотя бесстыжая пропаганда разбудила в народе творческий гений.
— Так и нарываются, — шипел Юлиус по утрам. — Рядовые контролёры ведут себя, как обычно, зато с элитой не разойдёшься без улюлюканья.
— Что улюлюкают? — скучающим тоном уточнял Кампари.
— «Скоро и вас пощупаем, красавчики», — крайне артистично цитировал Аурелиус.
Изумляясь собственному равнодушию, командор прикидывал число арестованных, прокручивал в уме план переворота, оценивал шансы на успех и понимал, что не бросится на защиту неизвестных ему людей, попавших в государственную мясорубку, пока на свободе Пау, Дик, весь отряд и даже тайные сторонники. Эребус проявлял чудеса ловкости на оружейном заводе. Тренировки в Центре шли своим чередом — медленно, но верно. Им нужен был год, хотя бы год. Больше всего Кампари боялся не новостей о новых арестах, а заморозки строительства.
Декабрьским утром, увидев контролёров у подножия смотровой башенки, Кампари решил, что час настал, слетел по шатким ступеням и рявкнул:
— У вас есть официальное разрешение находиться здесь?
— Нам разрешение не нужно. Мы ведь хранители порядка.
— Без разрешения, подписанного лично господином Мариусом и мной, вам здесь делать нечего! Так что храните порядок в другом месте!
Как ни странно, контролёры удалились, то и дело оглядываясь на командора, застывшего между ними и недостроенным домом.
— Тише воды и ниже травы, значит? — хихикнул сползший с башенки Пау.
— Не спрашивайте меня, что это было, — буркнул Кампари.
— Вряд ли их занесло сюда попутным ветром, — заметил архитектор. — Про дом можно забыть. Жаль. К маю был бы закончен.
В середине января Кампари влетел в кабинет главы Отдела Внутреннего Контроля, плотно закрыл за собой дверь и выдохнул:
— Господин Мариус, уймите Валентину.
— Почему вы решили, что унять следует её?
— В Агломерации творится дрянь, которая просто не может исходить от вас.
— Что именно вы так сдержанно называете дрянью? — глава Отдела не шутил по поводу сдержанности: обоим было ясно — на языке у командора вертелось менее пристойное определение.
— С чего бы начать? — Кампари зажмурился, потёр виски. — Доносы стали такой же частью распорядка дня, как сортировка мусора. Авторы получают прибавку к пищевому пайку — за счёт объекта доноса, само собой. Граждане дерутся за еду, стуча по буквам на экранах! Убивать друг друга голыми руками было бы честней. Хорошо, что все доносят на всех: еда, как прежде, делится примерно поровну. Не везёт только людям с понятиями, но их мало, можно в расчёт не брать. Совсем невезучие расплачиваются за общее безумие личной свободой. Вероятно, жизнью. На них тоже всем плевать: не оказаться бы следующим. Почему я не сомневаюсь, что инициатива исходит от Валентины? Муравейник, в котором мы жили до недавнего времени, вы считаете идеалом. Не могу же я всерьёз полагать, что вы намеренно превращаете его в осиное гнездо?
— Сколько месяцев вы молчали, командор? — тихо спросил господин Мариус, едва Кампари взял паузу и оглянулся на дверь. — Не беспокойтесь, нас не подслушивают.
— Достаточно того, что меня слышите вы.
— Я, однажды снявший с вас наручники. Не стесняйтесь.
— Извольте. Глупо обсуждать сопутствующую ерунду, когда набирает обороты террор, но что вы скажете об утренних «отчётах», которые штампует ваш отдел? Ни единого факта. Ни грамма логики. Тонны пошлых восклицаний. Граждане клюют, а виной тому — неискушённость. Их полвека кормили канцелярским языком, вот они и пьянеют от пламенных агиток. Вы, кстати, всегда презирали словоблудие не по делу, что ещё раз доказывает: эту кашу заварил кто-то другой. Чего стоят поэтические шедевры, подогревающие боевой дух народа? Должен признать, нарушение запрета на игры с речью рождает чудовищ! «Избавь народ от гнойника, узнай в соседе чужака!». Теряюсь в догадках, это Валентина сама придумала или эксперты поработали?
Господин Мариус выдержал паузу и уточнил:
— Командор, вас смысловая нагрузка или качество рифмы не устраивает?
У Кампари вырвался истерический смешок.
— Ответ «И то, и другое» принимается?
Глава Отдела опустил лицо в сухие ладони. Командор впервые видел его смеющимся: ни звука не нарушало тишину кабинета, но всё тело контролёра номер один дрожало. Морщины глубоко врезались в пергамент лица, когда он вновь поднял глаза на собеседника.
— А я всё гадал, что же вас окончательно достанет, Кампари, — он несколько раз вдохнул и выдохнул. — Всю жизнь неймется, и вдруг четыре месяца ни слуху ни духу.
