— Я не хочу пышное, — скривилась, скептически осматривая белые балахоны. Мне почему-то здесь ничего не нравилось.
— Ты уже достала! — возмутилась Тина. — То «слишком много страз», то «слишком открытое», то «слишком облегающее», то «слишком приталенное», — передразнила меня сестра, продолжая терзать вешалки. — Вот скажи мне, как может платье быть слишком приталенным?!
— Возможно, начнем мерить, а там определимся? — подала голос из-под груды белого кружева и фатина консультант.
— Точно! Дуй давай в примерочную, Лебедева! Хватит тут бесцельно слоняться! — Тина, не дожидаясь моих действий, начала толкать меня в сторону кабинок.
— Не хочу! — тут же уперлась я.
— Ты что, издеваешься? — прошипела Руднева. — Я тут для нее стараюсь, — она рукой махнула на бедную девушку с платьями, — а она «не хочу» мне свои показывает!
— Мне здесь ничего не нравится! — прошипела в ответ, зацепившись взглядом за красные диванчики. Мама, лучезарно улыбаясь, что-то рассказывала Киру и Лексу.
— Сейчас понравится! — с угрозой произнесла сестра и, ухватив меня под локоть, потащила в нужном направлении.
— О! Девочки, сколько вы всего набрали! — отвлеклась от общения с парнями мама, заприметив наше шествие в сторону примерочных. — А мы тут с мальчиками вспоминаем тот концерт, что они устроили под нашим домом!
— Те наркоманские серенады фиг забудешь, — еле слышно буркнула Руднева и с милейшей улыбкой ответила: — Ага, папочка тоже этот концерт часто вспоминает.
— Так вот, откуда я этого мужика знаю, — протянул Кир, отвлекшись от своего смартфона. — А что мы тогда исполняли? — спросил он, повернувшись к Лексу.
— Быть с тобой — это просто космос, — ответил тот, пронзая меня своим взглядом, а в душе громко щелкнул еще один амбарный замок.
4 года назад…
— Скукота, — протянула Тина, делая что-то на подобии «березки». — Как думаешь, может, теть Маша согласится нас в клуб сводить?
— Ага, конечно, — фыркнула я, переворачивая страничку книги и кося взглядом на телефон, что лежал рядом.
Нас с Тиной все же наказали… Вездесущий дядя Миша засек наше прибытие на «гробовозке» и в тот же вечер учинил разбор полетов, на котором Тину обвинили в дурости, а меня в недосмотре и подстрекательстве этой самой дурости. И самым обидным оказалось то, что моя мама согласилась с этими обвинениями! Видите ли, я, как старшая, должна была следить за этой остолопкой и не подавать плохого примера. Будто бы мой хороший пример что-то поменял в её поведении!
Итогом всех этих обвинений стал приговор — не выходить из дома без сопровождения взрослых и «эпохальное» переселение Рудневой в наш с мамой домик со словами: «Я не могу жить в доме, где притесняют права ребенка!». Правда, у Тины для переселения была еще одна причина — свадьба старшего брата Валерки, что должна была состояться через две недели. И приезд, в связи с этим событием, невесты и её родственников. Руднева возненавидела их с первого взгляда, обозвав оборванцами, что решили отдохнуть под шумок, и в тайне проклиная своего братца, который в это время пребывал в блаженном неведении, отбывая службу в военной части, и на само торжество должен был явиться за два дня до оного.
— Что-то тебе блондинка не звонит, — свисая головой вниз, прокряхтела сестра.
— Они сейчас на набережной выступают, — с грустью ответила я.
Два дня. Я не видела его целых два дня! И, кажется, начинала понимать героев из моих книг, что учиняли безумства ради любви. Меня так и подмывало уподобиться Джульетте, что решила притвориться мертвой, или же аналогично Изабелле Линтон, о которой я как раз читала, сбежать из дома вместе с возлюбленным.
Я думала о нем шестьдесят раз в минуту. Раз за разом вспоминала дурманящие поцелуи, обжигающие прикосновения и тихий шепот «моя Маргарита». Изводила себя мыслями: «Что он сейчас делает? Где он? Думает ли обо мне?» Телефон стал почти драгоценной реликвией для меня, с которой я ни на миг не разлучалась, а звук сообщения или — еще лучше — звонка, самой прекрасной музыкой на свете!
— Ты его сейчас взглядом испепелишь, — хмыкнула Тина. Теперь она одной ногой касалась пола, а второй — уцепилась за кованную спинку своего временного ложа.
— Ненавижу твоего папу! — буркнула я, опять утыкаясь в книгу.
— Я тоже, — согласилась Руднева, меняя позу: она двумя ногами зацепилась за спинку кровати и пыталась изобразить что-то на подобии мостика.
Дальше мы сидели в тишине: Тина продолжала выполнять трюки, зависая в невообразимых позах, а я пыталась разобраться в отношениях Кэтрин и Хитклифа из «Грозового перевала», отвлекаясь тем самым от своих собственных.
Звук звонка застал меня в слезах на смертном одре. Плакала — я, а умирала — героиня романа.
— Алло, — прогундосила, вытирая слезы.
— Ты что, плачешь? — с тревогой спросил мой собеседник, забывая о приветствии.
— Совсем немножко, — с улыбкой ответила я, его голос наполнял мою душу непередаваемой нежностью, и усиливал мою тоску еще больше.
— Тебя кто-то обидел? — со сталью в голосе произнес Сашка, заставив меня улыбнуться еще шире.
— Да, Эмили Бронте, — назвала я имя писательницы. — Разберешься?
— Конечно, — в голосе наконец-то появилась улыбка. — Я так понимаю, Кэтрин уже умерла?
— Есть что-нибудь, что ты не читал? — деланно возмутилась, игнорируя его вопрос. — Это, знаешь ли, заставляет чувствовать себя… — я замолчала, подбирая нужное слово.
— Ущербным? — уже открыто веселясь, спросил парень, а где-то в отдалении послышался гогот Кира.
— Сам ты ущербный! — громко воскликнула, удостоившись одобрительных кивков от «зависающей» Рудневой.
— Ладно, малышка, не кипятись, — примеряющее протянул он, а на заднем фоне еще сильнее загоготали. Теперь смеющихся было несколько.
— С кем это ты там? — было обидно, что Сашка мог свободно передвигаться и делать то, что хочет, в отличии от наказанной меня.
— Сейчас узнаешь, — таинственно произнес парень, — ты же дома?
— Нет, на луне, — огрызнулась, напоминание о доме было для меня больным местом.
— Вот и отлично, — нисколько не обиделся парень, — выходи тогда на балкон.
— Зачем? — удивленно спросила, но вместо ответа в трубке уже звучали короткие гудки.
«Бог ты мой! Он ко мне на балкон что ли залезет?!» — в панике подумала я, мигом вскакивая с кровати.
Тина, не ожидавшая таких действий с моей стороны, и меняющая в этот момент «позу» бухнулась на пол, прошипев какие-то ругательства про ненормальных влюбленных. Но мне было не до её угроз, самым важным для меня являлся балкон, на который я незамедлительно поспешила.
— И где пожар? — через минуту спросила Руднева. — Ты так мчалась, будто полгорода пылает.
