— Играй, — небрежно бросил он музыканту, пряча руки в карманах черной худи. Ему хотелось поставить этого неумеху на место, ощутить свое превосходство над ним.
Парнишка опять посмотрел на него сканирующим взглядом, копошась им в его душе, и неожиданно улыбнулся — широко, вызывающе, так, что Сашка, на секунду опешил и не сразу понял, что «концерт по заявкам» начался.
Фальшивый, прокуренный голос пел «Маргариту», одну из песен местной панк-рок группы:
Ночь над городом с косой повисла,
Вышел в путь охотник — прячься!
Бойся! Бойся, моя Маргарита!
Океаном солёным расплачься.
Лекс вздрогнул, от этого знакомого «моя Маргарита», а парнишка, с улыбкой на губах, продолжал петь, отрабатывая свой «гонорар» сполна:
Нож стальной, с кровью багряной,
Ждет расплаты, ждет свою участь!
Трепещи, моя Маргарита!
Станешь ты одним из чучел.
Образы фантомами пролетели в сознании — кровь, испуганные глаза цвета моря, бледная кожа с яркими пятнами веснушек. Ему вдруг почудилось, что она и правда умерла, что он не просто её бросил — убил. Руки в карманах мелко задрожали, а улыбка уличного певца превратилась в оскал. Совсем как в песне:
Он в оскале улыбку кривит,
Он так близко — прямо за дверью!
Плачь же! Плачь, моя Маргарита!
Слишком легкой ты стала мишенью.
— Стой! — еле слышно выкрикнул Лекс, изгоняя призраков из своей головы. — Стой! — уже громче повторил он, но сероглазый не обратил на это никакого внимания. Он пел, упиваясь его эмоциями, играя на них, словно на инструменте:
Губы тянет моя Маргарита,
Сердце алое в руке бьется.
— Да стой же! — Лекс рывком выхватил из рук парнишки гитару, заставив ту жалобно звякнуть напоследок. Пульс громко стучал внутри, отдаваясь болью в висках, а дыхание рваными нитями вытекало из легких, не позволяя сосредоточится.
«Она жива, — как молитву повторял он про себя, все еще пребывая под действием песни, — она жива!»
— Жертвой пал беспечный охотник — ведьма юная с ножом смеется… — допел акапелло сероглазый, забрасывая чехол на плечо.
— Эй! А гитара? — крикнул в спину странному типу Сашка, все так же сжимая в руках инструмент.
Парнишка обернулся, сталкиваясь с ним нос к носу, неожиданно Лекс для себя открыл, что они одного с ним роста, да и попрошайка оказался не таким молодым, как ему показалось вначале — лицо его было изрезанно тонкой сеточкой морщин, на щеках чернела двухдневная щетина, а глаза, как и прежде, смотрели глубже, чем это было возможно.
- Тебе нужнее, друг, — с улыбкой хлопнул его по плечу мужчина. — Тем более, ты заплатил мне. Сполна.
— Но это, же Martin! Она же стоит тысячи! — с негодованием выкрикнул Лекс, не понимая, как можно отдать такой инструмент за жалкую сотню баксов.
— Деньги — прах, — отозвался тот, прожигая его своей серостью, — живи чувствами.
Мужчина ушел, громко шаркая подошвами потрепанных кед, а Лекс все стоял, прижимая к себе инструмент, и только когда собрался уходить, его окликнул знакомый голос:
— Хэй! Парень! Найди её!
— Кого? — не понял Сашка, окончательно уверившись в том, что сегодня ему довелось повстречать пациента психбольницы.
— Маргариту, — коротко ответил тот, скрываясь за углом дома.
К горлу подкатил противный ком, а легкие сдавило раскаленными обручами. Вновь вспомнились слова недавней песни, и Лекс, позабыв обо всем, сел на бордюр, доставая из кармана смартфон, чтобы сделать то, чего не позволял себе все эти годы.
«Жива», — облегченно пронеслось в мыслях. С экрана на него смотрела девушка, с отросшими темными волосами, на её шее висела камера, а на лице сияла счастливая улыбка. Лекс тоже улыбнулся, провел пальцем по холодному стеклу, как будто это было в реальности. Сердце поочередно омывало чувствами, словно волнами. Нежность, разочарование, радость, скорбь — все смешалось, оставляя после себя странное послевкусие неудовлетворенности.
Палец завис над кнопкой сообщения, не в силах нажать на нее. Что он ей напишет: «Привет!». Или лучше: «Привет! Я променял тебя на…»? На что?!
На славу? На серые, безликие города? На мечту четырех парней?
Экран мобильника окрасился в черный — жить чувствами не получалось. Оставалось жить музыкой…
Наше время…
Пальцы рьяно били по струнам, высекая звуки из невидимого камня пространства. Мелодия текла по венам. Наполняла собой кровь вместо кислорода. Билась в сердце.
Он был музыкой — нотой, аккордом, остинато. А музыка была им…
Указательный палец левой руки зажал струны — заискрилось протяжное барре, а перед глазами, вместо раскидистых веток можжевеловых деревьев, вырос многотысячный стадион…
Он стоит на сцене, исполняя соло на электрогитаре, вокруг горят языки пламени, а толпа в один голос скандирует их песню:
Мы — титаны, мы дети Вселенной,
Ты, наш раб — слушай, стой, вникай!
Их первый большой концерт: счастливые лица ребят, эйфория, переполняющая тебя до краев, и только одна мысль, бьющаяся пульсом в висках: «Не зря».
Аккорд — и вместо сцены Лекс видит лицо с дорожками слез. Рита стоит в его объятьях — настоящая, теплая, родная… Сердце разрывает надвое от боли и счастья. Ему хочется стиснуть её, закружить, подняв в воздух хрупкое тело, поцеловать, стирая все годы разлуки. Но всё, что он может — это целовать её слезы и шептать нелепые «прости». Слов не хватает, воздуха не хватает, и времени тоже не хватает.
Он долго думал, что скажет, когда Рита придет. Волновался, как мальчишка, репетируя про себя речь. А когда она пришла, вдруг понял, что все речи — пустой пшик. И сказал единственно в чем был уверен. Что любит.
Лекс еще многое мог сказать — о снах, где его преследуют синие глаза, о том, как скучал и почему так поступил. Но как это часто бывает с людьми, он забыл о том, что не ему одному было больно…
