Сколько боли было в её глазах.
— Подожди. Почему сразу не Ольшанская? Может, в тебе просто проснулась материнская магия.
Лера ещё не договорила, а уже по выражению лица Златы поняла, что пробудившийся дар ровным счётом никакого отношения не имеет к родовой магии её матери. Тогда что? Злата действительно не Ольшанская? Её мать имела связь на стороне?
Сразу вспомнились слова Муачо, который увидел что-то странное, вместо чёткой родственной связи.
— Это ужасно, — сестра снова уткнулась лицом в колени. — Это самое страшное, что могло случиться. Это значит, что отец мне не родной. Лерочка, я так его люблю. Он лучшее, что было в моём детстве. Но если он узнает, то вдруг отречётся от меня?
И будет самым последним негодяем, если так сделает. Как можно отречься от этой нежной девочки, которая в нём души не чает?
— Лер, — Злата подняла на Валерию глаза и произнесла с дикой тоской, — и ведь получается, мы с тобой не сёстры.
Лера прижала к себе её кудрявую голову что есть силы, вложив в объятия всю теплоту, которую ощущала по отношению к ней. Валерия уже привыкла думать, что эта солнечная улыбчивая девочка — её сестра. Она даже сходство начала замечать, пусть не внешнее, но некоторых черт характера.
— Мы всё равно сёстры, — прошептала Лера горячо. — У нас в земном мире так говорят: отец не тот, кто родил, а тот, кто воспитал. Значит, Ольшанский — всё равно твой отец. Но он и мой отец, хотела бы я этого или нет. А раз у нас один и тот же отец — значит, мы по-прежнему сёстры.
Злата прижалась к Валерии, горячо шепча в ответ:
— Я всегда-всегда буду считать тебя сестрой, Лерочка, всегда-всегда… Я так тебя люблю! Ты лучшая сестра, о которой только можно мечтать…
Глава 14. Карау-ул
— …и плыли мы на этой лодке по течению полдня, не меньше, а приплыли к тому же самому месту. Потому что вода в той реке заколдованная…
Ален уже несколько часов к ряду слушал рассказы настоятеля сторожевой башни, молодость которого полна была дивных приключений. Хотя, кто его знает? Возможно большая часть его историй — выдумки. И хоть Вилзорт был отнюдь не скучен, Алену такое время препровождение начинало надоедать.
Уже второй вечер подряд он проводит в трапезной в компании настоятеля. Они ужинают и пьют квас. Ален подсыпает в чарку Вилзорта сонный порошок, чтобы того сморила дрёма. По плану дальше должны бы были появиться Валерия и Тоцкий. Но они не появлялись. Анджей отчитывался, что действует чётко, как договаривались, однако жаловался, что они чувствуют подвох и не хотят оставаться наедине ни под каким предлогом, а тем более, вдвоём отправляться в башню.
— …на камне были высечены руны, которые означали: «дороги дальше нет», но мы всё равно пошли…
Язык Вилзорта уже начал немного заплетаться — сказывалось действие сонного порошка. Но Ален знал, что опять зря сморил настоятеля. Полчаса назад пришло сообщение от Анджея, что парочка и не думает отправляться в башню за маячком. Ничего, Ален не сдавался. Искал способы перехитрить бдительную парочку. Сначала он хотел сам отправиться к озеру на помощь Анджею, но потом придумал, как прямо отсюда, из башни, повлиять на ситуацию.
— …она играла на виолончели в пустом зале. Красивая и печальная. Низкие тягучие звуки заполнили всё пространство. Я слушал словно заворожённый. Я не знал, что это была не просто виолончель, а древний артефакт…
Ален не стал дожидаться окончания очередной истории. Поднялся из-за стола, подошёл к Вилзорту и помог тому встать на ноги. Настоятель благодарно принял помощь, не упуская при этом нити повествования. И пока Ален вёл его в его покои, он продолжал свой нескончаемый рассказ.
Оставив Вилзорта отдыхать, Ален поднялся в свою комнату. Часы показывали глубокую ночь. Вот ведь поразительно — истории настоятеля, такие размеренные и неспешные, имеют способность ускорять время, заставляя его бежать быстрее, чем обычно. Впрочем, Алену было только на руку, что они с Вилзортом засиделись глубоко за полночь. У него как раз было запланировано дельце на предрассветные часы.
Он не стал ложиться. Дождался, когда восточный край неба начнёт едва-едва светлеть, и принялся за дело. Плеснул в бокал особого зелья, которое на время делает мужской голос женским, и выпил до дна. С минуту кашлял, потому как снадобье имело свойство вызывать жуткий, до слёз из глаз, свербёж в горле. Но эти издержки не мешали ему считать свою задумку гениальной, и как только неприятные ощущения сошли на нет, он подбодрил сам себя:
— Хитро придумано, старый лис, — и усмехнулся тому, как необычно женственно звучит его голос.
Ален взял в руки мобильный кристалл и задумался: какое бы сообщение записать на этот раз. Чем больше поучений и назиданий, тем больше его независимой девочке захочется сделать наоборот. Кто ж из Ольшанских потерпит наглое давление? Особенно от человека, который раздражает. А разве не будет раздражать тот, кто посылает сообщения то поздней ночью, то ранним утром? Сам Ален терпеть не мог, когда кто-то назойливо будил его в предрассветные часы. Его малышка Валерия, он был уверен, такая же.
Но раздражать и назидать — этого мало. В прошлый раз Ален так ловко придумал сыграть ещё и на её любопытстве. И сегодня не стоит этим пренебрегать.
Он поднёс кристалл ко рту и начал полушёпотом наговаривать сообщение:
— Никто лучше меня не знает, как следует тебе поступать. Благоразумно было бы с твоей стороны делать в точности так, как я скажу. Я уже говорила и повторю: не вздумай оставаться с Тоцким наедине. А если уж останешься, то непременно поинтересуйся по поводу его последнего… кх… — Ольшанский интенсивно потёр кристалл о парчовую обивку кресла, имитируя помехи, и тут же отправил записанное сообщение.
Кажется, получилось неплохо. Ален, довольный собой, немного постоял у окна, пытаясь представить реакцию своей взрывной девочки на столь раннее послание. Небо всё больше и больше светлело, но встречать рассвет Ольшанский не собирался. Надо было вздремнуть хотя бы три-четыре часа. Он начал готовиться ко сну, но тут с улицы раздался звук, не очень характерный для предрассветных часов, и Ален снова подошёл к окну.
Он увидел, что к башне приближается крытый экипаж. Кого это принесло? Кучер притормозил у ворот и спрыгнул с козел, чтобы открыть пассажиру дверь. На ступень опустилась стройная женская ножка в вызывающей туфле с красной подошвой, затем показалась не менее стройная вторая. Ален заворожено смотрел на эти ножки, вместо того, чтобы окинуть взглядом всю даму целиком. Впрочем, шляпка всё равно не дала бы ему разглядеть её лицо.
Дама сделала несколько шагов по направлению к воротам. Её походка, движения, манеры приковывали глаз. В Алене неожиданно шевельнулось воспоминание… Вызывающе красивая женщина в вызывающем красном… лайнер, казино, каюта…
Дьявол! Почему ему вспомнилась та ночь? Только потому, что незнакомка у ворот тоже в красном? Ольшанский видел, как из башни к ней навстречу выходит Вилзорт. Походка нетвёрдая — еле на ногах держится. Как он вообще смог подняться после дозы сонного порошка? Вот что значит долг.
