Интересно, клетку ли построили вокруг Плакальщика или он сам вырос внутри? Ничего похожего на дверь ни в одной из шести сторон клетки не наблюдалось. Нечеловечески длинные руки и ноги бросали вызов всем законам анатомии, безобразно и многократно вывернутый торс удерживался на месте немилосердной сталью. Признаков дыхания или сердцебиения заметно не было, и там, где прутья пробивали тело, не выступала кровь. Кожа, впрочем, была покрыта густыми волосами, которые свивались в странные узоры, неудержимо притягивающие взгляд. Лицо, расплющенное железными прутьями, смотрело на нас одним глазом: из соседней глазницы выпирало ржавое острие. Нос не то сгнил окончательно, не то был откушен, ушей тоже не было. Изо рта, похожего на гноящуюся рану, торчали металлические зубы, а широкий проломленный лоб украшали козлиные рога.
Избави боже увидеть такое. Слишком много уродства даже для нашего мира.
От чудовища разило отчаянием, ненавистью, неисполненными желаниями и самоубийственной тоской. Разило так, что начинала кружиться голова. Разумеется, все это были чужие беды. Внезапная смерть, впустую потраченная жизнь, самоубийство, погибшие надежды и погубленные семьи — для него лишь питье и пища.
— И какой идиот придумал заявиться сюда? — пробормотал под нос Грешник.
Здесь не хотелось повышать голос, как в церкви.
— Ты придумал, — напомнил я.
— Зачем же было меня слушать?
От дуновения ветра сгусток тумана рядом с клеткой рассеялся, открыв останки хрупких сестриц из Роя. Груда из сотен, если не тысяч, хитиновых скорлупок возвышалась, как пирамида. Мне стало нехорошо. Отовсюду торчали перебитые лапки, фасеточные глаза на страшноватых мордочках смотрели в никуда, жвала навсегда замерли. Смирились наконец… Хрупкие сестрички — не такой уж славный народ: генетические диверсии, культ насекомых, набеги на подсознание — кого этим обрадуешь? Сестриц никто не любил. Но видеть их здесь сваленными в кучу, как подношение Плакальщику… Лучше бы мне плюнули в лицо.
Голос у хозяина оказался такой, какой мог быть у Иуды во время Тайной вечери.
— Все они остались здесь. — В мертвой тишине зала негромкий скрипучий голос разносился далеко. — А искали они тебя, Джон Тейлор. Хотели устроить засаду и раскопать твои секреты на столе патологоанатома. Включить твою наследственность в свой генофонд. Они были уверены, что ты здесь появишься, они узнали у твоего оракула. Им следовало расспросить его подробнее — поняли бы, что беспокоить моих гостей нельзя, как и путаться у меня под ногами. Так что я сам устроил им засаду: заманил сладкой ложью, в которую им захотелось верить, и заставил перебить друг друга Погибли все до единой. Кричали они очень хорошо, убедительно для насекомых. Теперь ульи пусты и будут стоять пустыми вечно. Мой подарок тебе, Джон Тейлор.
— Спасибо, — выдавил я. — Очень любезно… с твоей стороны.
— Не стоит благодарности. Любезностей, кстати, я не делаю. Что привело тебя ко мне?
— Я расследую происхождение Темной Стороны по поручению одной из номад, известной как леди Удача. В этом деле со мной сотрудничают Безумец, Грешник и демон по имени Сладкая Отрава. Я уже встречался с Мерлином Сатанинским Отродьем и Герни-охотником.
Мне очень хотелось назвать еще парочку громких имен, но в присутствии Плакальщика мое умение гладко врать как-то усохло. Я перевел дух и продолжил прямо и без затей:
— Кем и с какой целью создана Темная Сторона? Что ты можешь рассказать об этом?
— Темная Сторона гораздо старше меня, — зловеще промурлыкал Плакальщик. — Она старше всех, кого я знаю. Ответы знает… твоя мать. Разыщи ее — и спрашивай.
— Что ты о ней знаешь?
— Твоей матери долго не было с нами, но теперь она вернулась. Повезло же нам. Бабалон, Бабалон.
[6] Много тысячелетий назад потребовалась вся армия Света и Тьмы, чтобы избавиться от нее. А чтобы вернуть, хватило трех смертных идиотов.
— Трех человек, — повторил я, лихорадочно соображая. — Мой отец, разумеется, Коллекционер и… неужто Уокер?
— Кто же еще? Трое верных друзей, преисполненных великими планами и благими намерениями…
Наш хозяин замолчал. Из угла его рта потек гной, но единственный глаз пытливо уставился на меня. Что бы такое сказать? Беседа идет явно не по плану, как, впрочем, и весь сегодняшний день…
— Однажды мне пришлось встретиться с Перворожденными, — решился я. — Как-то в Некрополе несколько древних демонов вселились в тамошние тела. В числе прочего они говорили о моей матери. «Пришедшая первой в этот худший из миров вернется снова». Что они хотели сказать?
— Она вернулась, и Темная Сторона уже никогда не будет такой, как прежде. Когда-то здесь не было властей, которые ограничивают амбиции и аппетиты, и все мы резвились свободно, ничем не сдерживаемые — силы Света и силы Тьмы, те, кто выбрал свою сторону, и те, у кого выбора не было. Так оно и задумывалось во времена чудес и чудовищ, прекрасных снов и гордыни, ведущей к падению, времена, когда все возможно. Теперь мы уже не те. Темная Сторона начиналась, когда мир был молод. Больше никогда не будет царства столь необузданного, свободного и славного.
— А что случилось… тогда? — спросил я.
— Мы изгнали твою родительницу, ибо хотели свободы от ее наставлений, но вышло так, что без нее мы заблудились. Потенциал Темной Стороны не был использован из-за нашей… ограниченности, и нам осталась только тень великих возможностей. Мелочное честолюбие да удовольствия украдкой, по определенной цене. Не слишком возвышенно, да?
— Но ты знал мою мать?
— Пожалуй… Это было так давно. У меня нелады с памятью. Я и свое прошлое забываю, не говоря уж о чужом. Но Темная Сторона уже была древней, когда я родился.
— Человеком? — спросил Грешник.
Я вздрогнул. Честное слово, забыл, что тут есть и другие.
— Человеком? — повторил Плакальщик, не скрывая презрения. — Человек — сущий пустяк. Я же велик и славен, всегда был здесь и всегда буду!
— Глупости! — решительно возразила Сладкая Отрава и мгновенно оказалась у самой клетки. — Ты не моей породы! Ты слеплен, а не создан. Этот мир и твои собственные желания вылепили то, что ты есть. Нет в тебе ни от вечного, ни от демонов, ни от избранных. Просто кусок мяса, с мясными потребностями и желаниями.
Раздался жуткий вой. Прутья клетки затряслись, роняя хлопья ржавчины. Вывернутое тело содрогнулось от ярости — или, быть может, от отчаяния? Видимо, очень давно с ним не говорили начистоту. Мне очень хотелось захлопать в ладоши: зрелище было редкостное. Железные прутья скрежетали, но держались; кожа чудовища лопалась, но крови по-прежнему не было. Заполнявшие зал покойники бестолково суетились, а кровавый туман клубился и бурлил. Чувствовалось, как воздух насыщается опасными эманациями. Грешник и Безумец прятались за моей спиной, и только Сладкая Отрава спокойно наблюдала за развитием событий. Я бы тоже с удовольствием спрятался: ситуация складывалась опасная. Из Мавзолея так просто не выберешься, а с гневом Могущественного и Владыки шутить не стоит — спросите хрупких сестричек из Роя… В конце концов Плакальщик затих, не переставая сверлить меня своим чудовищным глазом.
