— Ага!.. Мы, значит, попробуем сделать то, что оказалось слишком опасным для самого Алистера Кроули, Величайшего Грешника в мире, по его же собственному определению? — кротко заметил мой отец.
— Что не удалось ему, получится у нас! — заявил Марк самодовольно. — Я знаю то, чего не знал Кроули! В числе моих недавних приобретений — письма от бывшего друга Кеннета Энгера.
[11] Автор идентифицировал дух, которого пытался призвать Алистер Кроули, и указал, как этим духом безопасно управлять. Друзья мои! Мы можем призвать и подчинить своей воле номаду по имени Бабалон: физическое воплощение абстрактной идеи.
— Какой идеи? — спросил Генри.
— Ну, над этим я еще работаю, — признался Марк. — Есть трудности с переводом. В зависимости от того, как понимать отдельные места, Бабалон является персонификацией одного из нескольких душевных состояний: любви, вожделения или одержимости. А может быть, комбинации всех трех. Да какая, в конце концов, разница! Вы хотите перемен? Вам нужна власть? Пожалуйста!
— А как насчет нежелательных последствий? — поинтересовался Чарльз. — Подозреваю, что ошибка в таком деле недопустима.
— М-м-м… Нас ведь и за руку поймать могут, — заметил Генри. — Амбиции — это очень хорошо, но как насчет испорченной карьеры?
Марк не оценил пораженческих настроений:
— Риск — дело благородное! Чтобы свергнуть власти, благих намерений недостаточно.
— Ты уверен, что письма подлинные, Марк? — поинтересовался Генри. — Ты уверен, что в них есть все, что нам понадобится?
— Да, уверен! Так ты с нами или нет?
— Нужно подходящее место… Пожалуй, я знаю его. Можете предоставить это мне. Что скажешь, Чарльз?
— Я должен прочитать манускрипт и письма. Мне нужно время, чтоб самому выяснить, во что мы ввязываемся. Но если все так и есть… я согласен. Глупо упускать подобную возможность.
Картинка сменилась. Те же молодые люди осматривают помещение, напоминающее заброшенный склад. Окна заколочены, в щели между досками проникает искусственный свет, позволяющий разглядеть замусоренный пол и наслоения плакатов на стенах: забытые рок-группы и политические организации. «Дагон
[12] восстанет вновь!» — гласил самый выцветший плакат. Кроме плакатов, стены были украшены рисунками: цветы, радуги и половые органы, женские и мужские. К исчерканному мелом полу в изобилии лепились свечные огарки. Генри не без гордости поглядывал по сторонам, Марк нервно расхаживал взад-вперед, а Чарльз, прислонившись к надежно запертой двери, что-то писал, хмурясь, в записной книжке.
— Сыро, воняет, и кто-то шуршит за стенами — надеюсь, это крысы. У меня есть ужасное подозрение, что я стою на использованном презервативе, но я боюсь поднять ногу и посмотреть. Генри, ты не мог найти ничего получше? Сколько с нас берут за эту помойку?
— Практически ничего, — заверил Генри. — Услуга за услугу, хозяин мне кое-что должен. Да здесь не так уж плохо… Нет, конечно, мерзко, но мы ведь не собираемся здесь жить.
— А что за история с хозяином? — поинтересовался Марк. — Не вмешается ли это в наши планы?
— История сомнительная, но беспокоиться не о чем. Я бывал здесь несколько лет назад, с девушкой. Джессика… как ее? Не помню. Хозяин сдавал это место малоизвестным рок-группам, хиппи здесь тоже собирались… Следы наркотиков должны оставаться и сейчас. Не дышите глубоко и старайтесь не лизать стены.
— Честно признаюсь, Генри, мне такая мысль в голову не приходила, — сказал Чарльз. — Теперь, правда не желает отвязываться. И надолго мы здесь?
— Помещение снято целиком на десять дней. С запасом.
— И район не слишком фешенебельный. Никто не будет задавать лишних вопросов и совать нос не в свое дело, — заключил Марк, потирая руки.
— Что скажешь, Чарльз? Последнюю неделю ты не вылезал из библиотеки Майкла Скотта. — Генри оторвал от пола огарок. — Узнал что-нибудь интересное?
— Едва ли… В работе Бабалон нет ничего нового. В той или иной форме это существовало многие века. Многочисленные подробности в труде доктора Ди «Сигиллум Эмет», ну и, конечно, Бабалон упоминается в Откровении — в не очень хорошем смысле.
[13] Мнения по этому вопросу противоречивые, но все сходятся на том, что предприятие крайне опасное. Сведений об успешном завершении ритуала нет.
— Они просто не знали того, что есть в моих письмах! Неужели мы бросим дело сейчас? В одном шаге от исполнения желаний?
— Решай, Чарльз, — сказал Генри, не обращая внимания на Марка. — Ты у нас мозговой трест.
— Черт с ним. Сделаем это, — ответил мой отец после паузы.
Не надо забывать, что все трое были тогда очень, очень молоды.
Картинка поменялась еще раз, показывая нам работу Бабалон. Специально отобранные фрагменты, разумеется, но все равно весьма впечатляющее зрелище. Долгий и непростой ритуал имеет целью призвать, удержать и воплотить номаду: не духа, не демона, но Могущественного и Владыку — живое олицетворение абстрактной концепции. В данном случае — любви, вожделения или одержимости. (Бабалон, надо сказать, имя очень древнее, и известные источники расходятся насчет его смысла.) Наша троица видела в нем исключительно орудие борьбы против властей, преграждающих путь прогресса, и других ретроградов. На пути к свободе молодые люди не собирались останавливаться даже перед насилием. Подобно всем фанатикам, они не видели здесь иронии, а случись увидеть, не придали бы значения: ведь они делали это ради величайшего добра, как им казалось.
Для всех троих работа Бабалон означала многодневный пост, непрерывные песнопения, круги и пентаграммы на полу, защитные заклинания и знаки на стенах, а также постоянное употребление священных настоев и наркотиков. Ритуальные танцы продолжались без сна и отдыха; вода из запасенных заранее бутылок исчезала в пересохшем горле, чтобы тут же выйти потом и высохнуть на просоленной коже. На шестой день силы участников подошли к концу: глаза покраснели, голоса охрипли, а руки тряслись так, что выводить знаки удавалось далеко не с первой попытки. Воняло испражнениями, но Генри, Марку и Чарльзу было уже все равно: из-за усталости, наркотиков, ритуальных танцев и песнопений сознание сдвинулось. Охрипшие голоса и усталые ноги понемногу выталкивали их на другой уровень реальности, где наконец они нашли то, что искали.
