Спокойнее, Джон, спокойнее, — сказал Томми, и только тогда я понял, что мой голос поднялся до крика.
Это никогда не кончится, Джон, — сказала Сьюзи так ласково, как только могла. — Ты знаешь это.
— Я не могу поверить в это, — сказал я. — Не могу позволить себе верить в
это.
Возникла долгая пауза, затем Томми сказал:
Если мы не сможем найти Мерлина здесь в Темной Стороне… мы же попробуем поискать в Камелоте? Я всегда мечтал посетить этот легендарный замок, увидеть знаменитый Круглый стол и…
Ты слышал Стюарда, — сказал я, возможно слегка грубовато. — Там сейчас бардак. Все герои мертвы, и мечте конец. Мы найдем Мерлина в «Странных приятелях». Куда еще такому опозоренному человеку пойти утопить свое горе в покое?
Ладно, — сказал покорно Томми. — Задействуй свой дар и укажи нам правильное направление.
Есть проще способ — сказал я. Я обернулся к Швейцару. — Старейший бар в мире. Как он называется, и где он?
Он одарил меня уничтожающим взглядом.
Назови мне хоть одну причину, почему я должен помочь тебе?
Поскольку, — сказал я, — если ты этого не сделаешь, я с моими спутниками буду торчать здесь в течение многих и многих часов, ведя себя капризно и прибывая в паршивом настроении.
Бар, что вы ищете, называется «Авалон», — сказал Швейцар. И он очень четко и ясно объяснил нам дорогу, просто чтобы убедиться, что мы не вернемся и не спросим его снова.
Глава восьмая. Жертвы ради высшего блага
Как ни удивительно, бар «Авалон» оказался расположен в действительно запущенной области, даже для Темной Стороны. Освещение было плохим, улицы были грязными, и такими же были люди. Повсюду лежали тела, мертвые или пьяные, одержимые демонами или дерущиеся на каждом углу, а также парочки совокупляющиеся в дверных проемах. Шестое столетие было особенно раскованной эпохой, когда дело касалось греха. Я видел одного проповедника, которому делали минет, пока он разглагольствовал о зле гностической ереси. Хотя, никто не беспокоил нас. Казалось, весть о наших подвигах и вспыльчивости характера разнеслась вокруг. Безотносительно столетия, в котором вы находитесь, ничего не распространяются быстрее в Темной Стороне, чем сплетни и плохие новости.
И все же, я еще не мог привыкнуть к необходимости переступать через прокаженных. Даже если они были всегда очень вежливы при этом.
Сам «Авалон» оказался большой, коренастой башней, полностью построенной из запачканных и обесцвеченных костей, скрепленных некой невидимой, но все же ощутимой силой. Один взгляд на башню породил холод в моем сердце и костях. Не в последнюю очередь потому, что я видел ее однажды, когда она проявилась на мгновение в «Странных приятелях», во время моего предыдущего дела. Непосредственно перед тем, как все пошло прахом, и будущая Сьюзи появилась убить меня. Я не мог удержаться от взгляда на нее, и она поймала мой взгляд.
Что с тобой, Джон? — тихо спросила она. — Ты не смотрел на меня так странно с тех пор, как мы взялись за это дело. Ты знаешь что–то, чего не знаю я?
Всегда, — сказал я, выдавив улыбку. — Но ничего, о чем тебе стоит волноваться.
Мы направились к основанию башни из костей. Она выступала на фоне ночного неба словно гробница мертвого бога, неестественная и зловещая. Приближение к ней по ощущению напоминало спуске открытую могилу. Дверью служило темное отверстие, с полной тишиной и непроницаемой темнотой. В другое время я был бы, вероятно, взволнован, но сейчас меня больше беспокоила Сьюзи. Она знала, что я что–то скрываю от нее, но как я мог рассказать ей? Что хорошего это принесет? И я не мог отделаться от ощущения, что просто сказав об этом вслух принимая это, я мог сделать то будущее более возможным, более вероятным. Я шагнул прямо в темное отверстие, пока вина извивалась в мои кишках как живое существо, и Сьюзи с Томми последовали за мной.
Темнота быстро сменилась дружественным янтарным свечением, бар представлял из себя просторный, прокуренный зал примерно такого же размера, как бар в моем времени.
Окна отсутствовали, а масляные лампы и факелы заполняли горячий воздух густым дымом, но общее впечатление было весьма приятным. Как только я оказался внутри, стало ясно, что внешний вид башни из костей был чарами, предназначенными отпугивать нежелательных посетителей. Я прошествовал не спеша между забитыми битком длинными деревянными столами, и все демонстративно делали вид, что заняты своими собственными делами. Также, как в мое время, этот бар не из тех, куда заходят для компании и дружеского общения.
В одном углу, несколько музыкальных инструментов играли сами по себе, обеспечивая простой, но приятный музыкальный фон.
Клиентами были обычные необычные подозрительные личности, мужнины и женщины, носящие одежду всех видов культур и традиций. В другом месте они дрались бы с друг другом до смерти из–за религии, обычаев или просто происхождения но не в «Авалоне». Люди сплотились перед лицом многочисленных других альтернативных угроз. Три ведьмы в украшенных вышивкой сари, сидели прижавшись друг к другу, хихикая как гадкие дети, когда оживили несколько вышитых линий и заставили их безумно танцевать на поверхности стола перед ними. Двое крайне уродливых гоблинов в красных шапках дрались на ножах, пока круг зрителей подбадривал их и делал ставки на результат. Двое прокаженных играли в бабки своими пальцами. Два еретических священника устроили армрестлинг друг с другом за истинную суть Святого духа, и выплевывали ругательства друг в друга сквозь сжатые зубы. А в центре зала, двое дымных призраков танцевали вместе печально и изящно, их дымные тела, распадались на части от каждого мимолетного дуновения, но всегда формировались заново.
И сидя одиноко в углу, спиной к двумя стенами, был никто иной как могущественный и прославленный волшебник Мерлин Отродье Сатаны. Величайший маг этого или любого другого века, рожденный стать Антихристом, но отклонивший эту честь. Его нельзя было не заметить. Само его присутствие доминировало над всем баром, даже когда он тихо сидел глядя в свой кубок. Ощущение близости к нему походило на присутствие в зале жертвы кровавого уличного происшествия, или мужнины, медленно вешающего себя.
Он выглядел не как тот Мерлин, которого я знал, мертвый человек с рваным отверстием в груди, где прежде находилось его сердце. Который был захоронен на протяжении веков в подвалах под «Странными приятелями», но иногда соизволял проявляться через своего несчастного потомка, Алекса Морриси. Этот мужнина был цел и здоров и чертовски пугал этим. Он был большим мужниной в эпоху маленьких мужнин, примерно под метр восемьдесят ростом, широкоплечий, завернутый в длинную алую мантию с золотой отделкой на воротнике. Под густой и запутанной копной ярко–рыжих волос, с застывшей тут и там глиной, его лицо было с крупным костяком и почти агрессивно уродливым.
Два ярких огонька горели в глазницах, и прыгающие язычки пламени облизывали его густые брови. Говорят, что у него глаза отца… Большая часть его лица и обнаженных рук были покрыты витиеватыми друидскими татуировками, темно–синих оттенков. Его длинные, толстые ногти выглядели скорее, как когти. И я понял, что Мерлин, которого я знал прежде, был только бледной тенью реального, этого огромного и полного жизни мужнины, потрескивающему от мощи и ужасающего своим присутствием.
