Бо́льшую часть пути они с Катаем ехали молча. Говорить было особо не о чем. К четвертому дню они уже обсудили, сколько у них солдат и запасов и как подготовить в Тикани армию, способную сражаться с Западом. Все остальное сейчас было пустой болтовней.
О Венке они не разговаривали. Пытались, но слова не шли, вместо этого устанавливалась тяжелая, заряженная упреками тишина. Катай считал, что смерть Венки сняла с Рин бремя страха. Рин по-прежнему была убеждена, что именно Венка доносила Нэчже, но все остальные варианты тоже не стоило отбрасывать. Не только Венка имела доступ к информации, за которой охотился Нэчжа. Некоторые старшие офицеры легко могли бы передавать Республике нужные сведения во время похода. После смерти Венки письма больше не приходили, но, возможно, лишь потому, что Рин и Катай покинули Арлонг. В памяти Рин Венка осталась и другом, и предательницей одновременно.
Рин не хотела знать правду. Даже задумываться об этом не хотела. Просто не могла долго размышлять о Венке, потому что тогда в ее грудь словно впивались невидимые ножи, а легкие горели, как под водой. Смущенное, укоризненное лицо Венки постоянно появлялось в ее мыслях, но если Рин не прогоняла видение, то начинала тонуть, и оставался единственный способ избавиться от этого чувства – что-нибудь сжечь.
Было куда проще сосредоточиться на ярости. Несмотря на горе и смятение, Рин не могла избавиться от мысли, что война еще не закончилась. Гесперия желает ей смерти, Гесперия придет за ней.
Рин больше не мечтала убить Нэчжу. Теперь это желание казалось ей мелочным, и мысль о его изуродованном теле не приносила удовольствия. У нее был шанс, и она им не воспользовалась.
Нет, Нэчжа ей не враг, просто марионетка гесперианцев, одна из многих. Теперь Рин понимала, что война не гражданская, а мировая. И если она хочет мира, подлинного и долгого мира, то должна покорить Запад.
За две недели путешествия дорога в Тикани превратилась в мозаику человеческих страданий.
А чего она ожидала, отправившись на юг? Уж точно не радостных криков освобожденного народа, она не была настолько наивна. Рин понимала, что взвалила на себя ответственность за разрушенную страну, изуродованную многолетними войнами. Понимала, что придется разбираться с потерявшими кров людьми, с неурожаем, голодом и бандитизмом, но загоняла все эти задачи в глубь разума, считая самой насущной проблемой неминуемое нападение гесперианцев.
Но когда сталкиваешься с проблемами нос к носу, игнорировать их становится гораздо труднее. Как только армия южан пересекла границу провинции Петух, на дороге к ним начали подходить просители. Похоже, по городам и деревням разнеслась новость о возвращении Рин, и как только колонна углубилась в сердце юга, на каждом повороте дороги их поджидали толпы.
Однако люди пришли не для того, чтобы поприветствовать Рин. Вместо этого перед ее глазами предстали последствия гражданской войны.
Первая встреча с голодом ее потрясла. Она насмотрелась на трупы почти во всех стадиях разложения – обгоревшие, расчлененные, распадающиеся, вздувшиеся. Но никогда в жизни не видела последствий такого страшного голода. К ее повозке подходили живые скелеты, больше похожие на нелепый детский рисунок человеческой анатомии, чем на людей. Их ладони раздулись, как апельсины, болтаясь на тощих руках-прутиках. Многие уже не могли ходить, они медленно ползли к повозке, отчего Рин сгорала со стыда.
– Стой! – приказала она вознице.
Он опасливо осмотрел приближающуюся толпу.
– Генерал…
– Я велела тебе остановиться.
Он натянул поводья, остановив повозку. Рин вылезла из нее.
Вокруг нее начали собираться голодающие. На мгновение ее охватил страх – их было слишком много, а лица неестественно равнодушные, вымазанные грязью, но она быстро отогнала его. Это не чудовища, а люди, ее народ. Они страдают из-за войны. И нуждаются в ее помощи.
– Вот, – сказала она, вытаскивая из кармана кусок твердого вяленого мяса.
Позже она поняла, насколько глупо предлагать орде голодающих еду, которой явно было недостаточно.
Она просто не подумала. Увидев кошмарный голод, она хотела облегчить страдания. И не ожидала, что люди начнут отталкивать друг друга и падать, наступая голыми ногами на хрупкие кости. В одно мгновение к ней протянулся десяток рук, и от потрясения Рин отшатнулась и выронила мясо.
Они набросились на еду, как голодные акулы.
Рин в ужасе забралась обратно в повозку. Она стыдилась своего ужаса.
Не сказав ни слова, возница снова тронулся в путь. Повозка заскакала на ухабах. Голодная толпа за ними не последовала.
Рин с колотящимся сердцем прижала колени к груди и подавила позыв к рвоте.
Она чувствовала, что Катай не сводит с нее глаз. Но не могла заставить себя на него посмотреть. Он милосердно ничего не сказал. Когда вечером они остановились на ужин, еда отдавала привкусом пепла.
* * *
По мере приближения к Тикани группы людей по обочинам стали появляться все чаще. И не важно, что обоз никогда не останавливался и протянутые в мольбе руки не получали еду – запасы армии и без того были ограничены, зерна и риса хватило бы солдатам лишь на три месяца, они не могли раздавать продовольствие.
Солдаты шли дальше, глядя только вперед, словно ничего не видят и не слышат. Но толпа все равно напирала, протягивая руки и хриплым шепотом бормоча мольбы, потому что у людей не было сил даже кричать. Тяжелее всего было смотреть на детей – их фигуры голод уродовал сильнее. Животы у детей раздулись, как у беременных, а все остальное иссохло и съежилось. Головы болтались на тонких шеях, как у деревянных игрушек-болванчиков. Не уменьшились только глаза. Печальные, полные мольбы глаза навыкате, словно, по мере того, как съеживалось остальное тело, все силы ушли на этот отчаянный взгляд.
Постепенно из разговоров с голодающими людьми, у которых еще оставались силы говорить, Рин и Катай узнали полную картину, каким образом на юге разразился такой голод.
Дело было не только в неурожае. Еды не осталось совсем. Первым исчезло свежее мясо, потом специи и соль. Зерна хватило на несколько месяцев, а затем голодающие перешли на подножный корм – мякину, древесную кору, насекомых, падаль, коренья и дикие травы. Некоторые собирали зеленую тину с поверхности прудов. Другие разводили планктон в чанах с собственной мочой.
Хуже всего то, что Рин не могла списать это на жестокость врагов. Тела изуродовали не пытки. В голоде не были виноваты войска Федерации – они сжигали и грабили по пути на юг, но не в таком масштабе, чтобы разразился голод. Его устроили не республиканцы или гесперианцы. Голод стал гнусным итогом продолжающейся гражданской войны, в результате чего по всей стране люди теряли работу и массово перемещались в поисках безопасного места.
Все просто пытались выжить, а значит, некому было сеять зерно. Через полгода не осталось ни крошки.
