– Я не думал, что смогу, – сказал он. – Сомневался, что получится лишить тебя огня. Но получилось, просто раньше я и не пытался.
– Катай…
– Прекрати это, – велел он. Он дернулся от судороги и зажмурился, но успел уцепиться за стол и не упал. – Иначе никогда больше не вернешь себе огонь.
Нет! Нет, все не может вот так закончиться. Рин зашла так далеко не для того, чтобы дурацкие колебания Катая отбросили ее назад. Он не имеет права лишать ее власти, как снисходительный папаша, вырывающий из рук игрушки.
Рин видела в его глазах вызов, и это разрывало ей сердце.
Неужели и ты, Катай?
Рин не хотела с ним драться. Если бы Катай не напал первым, у нее не хватило бы духу его ударить. Несмотря на предательство, он остался Катаем, лучшим другом и якорем, самым близким на свете человеком и единственным, которого она поклялась всегда оберегать.
Но он первым начал драку.
Он бросился вперед, нацелив кулаки ей в лицо, и в эту секунду словно разлетелась разделяющая их стеклянная преграда. Больше Рин уже ничто не сдерживало – ни чувства, ни уколы вины. Она обрушилась на Катая со всей яростью.
Она никогда прежде не дралась с Катаем.
Рин осознала это, только когда они повалились на землю, – забавный факт, учитывая, что в Синегарде она как минимум один раз дралась с каждым студентом на курсе. А с Венкой и Нэчжей состязалась многократно. На первом курсе она так старалась прикончить Нэчжу, что это ей почти удалось. Но никогда не трогала Катая. Даже на тренировках. В те несколько раз, когда их поставили в паре, они нашли предлоги, чтобы сменить партнеров, не желая причинять друг другу боль, даже понарошку.
Рин и не думала, что он так силен. В ее представлениях Катай был ученым, стратегом. После северного похода Вайшры Катай не участвовал в боях. Он всегда пережидал сражения на безопасном расстоянии, под охраной целого взвода.
Рин забыла, что его тоже тренировали как солдата. И у него очень хорошо получалось.
Катай не был таким сильным, как Нэчжа, или таким проворным, как Рин. Но наносил удары со смертоносной точностью. Самые сильные удары он наносил точечно – ребром ладони, костяшками пальцев, коленом. И тщательно прицеливался. Он знал Рин, как никто другой, знал все ее уязвимые места – ампутированную кисть, шрамы на спине, дважды сломанные ребра. И бил по ним с невероятной точностью.
Рин проигрывала. После десятка болезненных точных ударов она утомилась и стала медлительной. Катай с самого начала перехватил инициативу. Рин с трудом удавалось даже отбиваться, она вряд ли бы протянула еще одну минуту.
– Сдавайся, – выдохнул он. – Сдавайся, Рин, все кончено.
– Да пошел ты! – огрызнулась она и нацелилась правым кулаком ему в глаз. В пылу драки она забыла, что кулака уже нет и в острые лицевые кости попадут не костяшки пальцев, а культя, и без того ноющая и защищенная лишь тонким слоем кожи.
Боль ослепила Рин. Она взвыла.
Катай отпрянул, оказавшись вне досягаемости, и подобрал с земли нож Нэчжи.
Рин отскочила, машинально вскинув руки, чтобы прикрыть грудь. Но Катай целился не в нее.
Проклятье!
Рин схватила его за запястье в тот миг, когда нож уже коснулся его груди. Ей не хватило сил, и острие вошло в кожу, прорезав ее вдоль ребер. Рин изо всех сил тянула нож на себя, а Катай пытался вонзить его глубже, и острое лезвие дрожало у его груди.
Рин поняла, что ей не победить.
Она его не переборет. Катай был сильнее. И у него есть обе руки.
Но Рин и не нужно было победить его физически, достаточно сломать волю. И она знала кое-что наверняка, именно это лежало в основе их отношений с самого начала.
Ее воля гораздо сильнее. Так было всегда. Она действовала, а Катай следовал за ней. Как две руки на рукояти меча, Рин определяла направление, а Катай вкладывал в удар силу, она придумывала, а он исполнял. И всегда воплощал все ее замыслы. Сейчас ему не стоило бросать ей вызов.
Рин устремила все мысли к Фениксу, пытаясь пробиться через хрупкую преграду в разуме Катая.
«Я знаю, что ты там, – беззвучно сказала она. – Я знаю, что ты со мной».
– Сдавайся, – сказал Катай. Однако пот уже струился по его лбу, а зубы были напряженно сжаты. – Ты меня не одолеешь.
Рин закрыла глаза и удвоила усилия, пытаясь проникнуть в мир духов, пока наконец не уловила тоненькую ниточку, едва заметный намек на божественное присутствие. Этого ей хватило.
«Сломи его», – велела она Фениксу.
И тут же услышала в голове звон, словно фарфоровая чашка разбилась о камни.
В глазах полыхнула красная вспышка. Пляж исчез.
Они были вдвоем в мире духов, стояли друг напротив друга на большом кругу, обнаженные и телом, и душой. Между ними лежала общая ярость, мстительность, жажда крови и вина. Жестокость Рин. Соучастие Катая. Ее отчаяние. Его сожаления.
Рин смотрела на него, понимая, что хочет подавить и ей достаточно лишь подумать об этом. Однажды Рин почти сделала нечто подобное – в тот миг, когда их связал якорь, в первые мгновения после того, как Катай стал ее связью с Фениксом, Рин чуть не уничтожила его. Она могла разорвать его разум, словно хлипкую сеть.
Катай тоже это понимал. Рин чувствовала его смирение перед неизбежным поражением.
Поражением, а не согласием. Теперь они стали врагами, и Рин могла сломить его волю, но не завоевать сердце.
И все же по какой-то причине у нее защемило сердце, и она остановилась.
– Прошу тебя, Катай.
– Нет, – ответил он. – Просто… Давай, действуй. Но я говорю «нет».
Он обмяк. Мир духов исчез. Рин пришла в себя в тот миг, когда Катай рухнул на землю, лихорадочно брыкаясь. И ее рука каким-то образом оказалась на его шее, а большой палец – на сонной артерии.
Их взгляды встретились. Рин охватил ужас.
Она узнала этот взгляд. Так когда-то она смотрела на Алтана. Так Дацзы смотрела на Жигу – с отчаянной, болезненной и полной угрызений совести преданностью.
Этот взгляд говорил: «Давай, сделай это. Возьми все, что пожелаешь. Я вечно буду тебя за это ненавидеть. Но и любить тоже буду вечно. Я не могу перестать тебя любить. Уничтожь меня, уничтожь нас, и я тебе позволю».
Она чуть было не приняла это за разрешение.
Но если она это сделает, если сломит его душу и заберет все, что хочет…
Она никогда не остановится. Ее власти не будет пределов. Она никогда не перестанет его использовать, разрывать его разум и жечь, каждый час, каждую минуту и каждую секунду, потому что ей всегда будет нужен огонь. Если Рин так поступит, то война охватит весь мир, а враги будут только умножаться, всегда найдется кто-нибудь новый, очередная Петра, которая попытается запретить ее бога и подавить народ, или очередной Нэчжа, подстрекающий к мятежу изнутри.
