– Не лги самой себе. Ты подтолкнула его перешагнуть собственные границы и знала, что для него это пытка. И посмотри, чем это обернулось? Шрамом на твоей спине размером с гору Тяньшань.
– Да пошел ты! – огрызнулась Рин.
Это был удар ниже пояса. И Катай это знал, точно знал, как ударить ее больнее, и все-таки всадил нож и провернул его.
Он не стал извиняться. Наоборот, повысил голос:
– Если ты хоть на секунду отбросишь свои безумные мечты о завоевании, если прекратишь вести себя в присутствии Гадюки как пьяная, то поймешь, что хуже с человеком и поступить нельзя.
– Ой, да тебе-то откуда знать?
– Думаешь, я не знаю? – Он пораженно вытаращил глаза. – Рин, я был в Голин-Ниисе, но все-таки Феникс, разрывающий мне мозг, – это самая кошмарная пытка на свете.
Его слова заставили Рин умолкнуть.
Ей хотелось дать себе пинка за то, что начала забывать – она еще способна вызвать огонь только благодаря Катаю, потому что каждый день он позволяет злобному богу пробираться в материальный мир через свой разум. Катай терпел это молча, чтобы не волновать Рин. Терпел так умело, что она совершенно об этом забыла.
– Прости, – сказала она и тронула Катая за плечо. – Прости, я не думала…
– Именно так, Рин. – Катай отбросил ее руку. Он не успокоился, а просто завершил разговор. Сейчас они все равно дальше не продвинутся. – Ты никогда не думаешь.
Рин пошла в город в одиночестве. Катай опрометью выбежал из кабинета и умчался куда-то в глубь генеральской штаб-квартиры, и Рин не стала его искать.
У них и раньше бывали такие ссоры. После сражения у Красных утесов уже реже, но раз в пару месяцев между ними возникал один и тот же спор – пропасть, через которую они никак не могли переступить. В итоге все сводилось к одному принципиальному расхождению, проявляющемуся сотней разных способов. Катай считал Рин черствой. Совершенно безразличной к человеческой жизни, как он однажды заявил. А она считала его слабым, вечно колеблющимся, когда следовало действовать решительно. Рин была убеждена, что он не сможет воспользоваться шансом, цепляясь за дурацкую надежду пацифиста – дипломатию. Но почему-то в результате она всегда чувствовала себя виноватой и смущенной, как ребенок, устроивший в классе истерику.
Ну и пусть, решила она. Плевать на Катая. Плевать на мораль. Нужно помнить только о том, что стоит на кону.
Войска соорудили на главной площади полевую кухню. Солдаты раздавали миски с рисом и дымящимися шаню длинной очереди ожидающих горожан. Добровольцы ходили вдоль очереди и напоминали, что не следует есть слишком быстро, а если заболит живот, нужно сразу же остановиться. После длительного голода еда на пустой желудок может оказаться смертельной.
Рин миновала очередь и взяла две миски с корнями шаню, зажав одну на изгибе правого локтя.
Шатры в северном квартале Тикани трудно было назвать лазаретом. Скорее, это был сортировочный центр, построенный из обломков бывшей резиденции главы города. Перед операционной аккуратными рядами разложили бамбуковые циновки, накрытые тканью, мимо сновали утомленные помощники лекарей, разнося антисептики и обезболивающие крестьянам, чьи раны гноились уже несколько месяцев.
Рин подошла к ближайшему лекарю и спросила о мальчике с полей смерти.
– Он вон в том углу, – ответил лекарь. – Может, получится его накормить. Он и крошки в рот не брал.
Мальчик был перебинтован и выглядел таким же бледным и изнуренным, как когда его нашли в могиле. Но уже сидел и выглядел довольно бодро.
Рин села на пол рядом с ним.
– Привет.
Он сощурился на нее, как подслеповатая сова.
– Я Рунин, – напомнила она. – Рин. Я вытащила тебя из могилы.
– Я знаю, кто ты, – хрипло прошептал он.
– А тебя как зовут? – мягко спросила она.
– Чжень, – начал он и закашлялся. Потом прижал руку к груди и поморщился. – Чжень Дулин.
– Похоже, тебе повезло, Дулин.
В ответ он только фыркнул.
Рин поставила одну миску на пол и протянула ему другую.
– Есть хочешь?
Мальчик покачал головой.
– Если уморишь себя голодом, они победят.
Он пожал плечами.
Рин попробовала зайти с другой стороны:
– У меня есть соль.
– Вранье, – буркнул Дулин.
Она не могла не улыбнуться. Никто южнее провинции Обезьяна уже много месяцев не пробовал соль. Ее так легко было найти в мирное время, но после нескольких месяцев овощной диеты без приправ соль стала цениться на вес золота.
– Я не вру. – Она помахала миской перед его носом. – Попробуй.
Дулин поколебался, но затем кивнул. Рин осторожно вложила миску в его дрожащие пальцы.
Он поднес ложку дымящихся шаню ко рту и чуть-чуть пригубил. Потом вытаращил глаза и, отбросив ложку за ненадобностью, выхлебал все с такой скоростью, словно Рин могла в любую секунду отнять у него миску.
– Не торопись, – предупредила Рин. – Еды достаточно. Если желудок начнет сводить, остановись.
Мальчик не проронил ни слова, пока все не доел. Потом немного помедлил, глубоко вздохнул, и его веки затрепетали.
– Я уже и забыл вкус соли.
– Я тоже.
– Ты знаешь, в каком мы были отчаянии? – Он опустил миску. – Мы соскребали белый налет с могильных камней и вываривали его, потому что по вкусу он напоминал соль. С могильных камней! – Его руки задрожали. – С могилы моего отца!
– Не думай об этом, – тихо сказала Рин. – Просто получай удовольствие.
Некоторое время он ел молча. И наконец поставил пустую миску на пол и вздохнул, прижав руки к животу. Потом повернулся к Рин:
– Зачем ты пришла?
– Узнать от тебя, что произошло.
Мальчик как будто съежился.
– В смысле, когда…
– Да. Расскажи все, что помнишь. Как сумеешь.
– Зачем?
– Потому что я должна это услышать.
Дулин долго молчал, уставившись в пространство.
– Я думал, что умру, – наконец произнес он. – Когда меня ударили, было так больно, что перед глазами почернело, и я решил, что это и есть смерть. Помню, как обрадовался, что все кончено. Больше не нужно бояться. Но потом я…
Он осекся, дрожа всем телом.
– Можешь остановиться, – сказала Рин, внезапно устыдившись. – Прости, мне не следовало тебя заставлять.
Но Дулин покачал головой и продолжил:
– А потом я очнулся в поле, и на меня светило солнце, тогда я понял, что выжил. Но они набросали на меня другие тела, и я не хотел показывать, что жив. И поэтому лежал не шевелясь. Они все складывали и складывали тела, одно на другое, и я уже с трудом мог дышать. А потом закидали сверху землей.
