Идущий впереди солдат щелкнул ей по голове пальцами:
– Эй ты, заткнись.
Рин даже не осознавала, что кричит.
Кто-то заткнул ей рот тряпкой. Рин стала еще сильнее задыхаться. Из головы пропали все рациональные мысли. Она забыла, что все это – притворство, часть плана Дацзы. Как может это выносить Су Дацзы, которая прожила с голосом богини в голове дольше, чем Рин живет на свете? Как она может спокойно идти вперед, без единого крика, в то время как Рин барахтается, пытаясь сделать последний глоток воздуха перед смертью?
– И все они были шаманами? – Солдат у нее в ногах присвистнул, и тихий звук раскатился эхом по пещере. – Великая черепаха! И давно они здесь?
– С тех пор как существует империя, – отозвалась Дацзы. – И они останутся здесь на многие годы после нашей смерти.
– Они что, не могут умереть?
– Не могут. Их тела больше не принадлежат смертным. Они стали проводниками богов, а потому заперты здесь, чтобы не уничтожили весь мир.
– Вот жуть какая. – Солдат цокнул языком. – Врагу не пожелаешь.
Солдаты остановились и опустили носилки с Рин на пол. Тот, что нес ее со стороны головы, наклонился над ней, в свете факелов его зубы блеснули желтым.
– Здесь твоя последняя остановка, спирка.
Рин смотрела не на него, а на ряды пустых постаментов, тянущихся в глубь горы как будто до бесконечности. Ее разум оцепенел от ужаса. Она беспомощно дергалась, пока солдаты отвязывали ее от носилок и тащили к ближайшему постаменту.
Рин покосилась на Дацзы в беззвучной мольбе, но безрезультатно. Почему она ничего не предпринимает? Игра уже зашла слишком далеко. Не в интересах Дацзы замуровывать Рин. Ей лишь нужно было попасть в Чулуу-Корих. Теперь республиканские солдаты ей без надобности, пора уже от них избавиться.
Но Дацзы просто стояла, слегка прикрыв веки, и наблюдала, как солдаты водружают Рин в центр постамента.
Рин вдруг пришла в голову жуткая мысль. Дацзы не обманывала солдат.
Дацзы нужно было попасть в Чулуу-Корих, нужно было добраться до Цзяна. Но в ее планах не было места для Рин.
О боги!
Придется самой отсюда выбираться. Но из горы не сбежать – в таком состоянии Рин не сумеет добраться до выхода и спуститься, опередив солдат, тем более когда ноги так крепко связаны. Но она может добраться до края прохода. Может спрыгнуть вниз.
Все лучше, чем провести замурованной в скале целую вечность.
Она перестала сопротивляться и обмякла на руках солдат, притворившись, что потеряла сознание. Они ослабили хватку, и этого хватило, чтобы вырваться. Рин поднырнула под их руки и бросилась к краю. Ноги были связаны так крепко, что она могла лишь ползти, но она была совсем близко – всего какой-то шаг или два, и…
Однако, оказавшись на краю, она заглянула в бездну, и ноги налились свинцом.
Прыгай!
Она не смогла.
Даже зная, что вечная жизнь в Чулуу-Корихе хуже смерти, она не смогла. Ей не хотелось умирать.
– Ну уж нет. Так просто тебе не отделаться.
Чьи-то сильные руки схватили ее за пояс и оттащили от края. Солдаты подняли ее за ноги и поволокли, как мешок с рисом. Совместными усилиями они затащили ее на пьедестал и установили вертикально.
– Хватит! – заорала Рин, но слова из-под кляпа прозвучали слабо и нечленораздельно. – Не нужно, пожалуйста! Дацзы! Дацзы! Скажи им!
Дацзы избегала ее взгляда.
– Свяжите ей ноги как следует, – хладнокровно велела она, словно приказывает слугам передвинуть стол. – Поставьте ее прямо. Камни сами сделают остальное.
Рин всеми способами пыталась сбежать – брыкалась, извивалась, повисала на руках у солдат. Все бесполезно. Они были сильны, а она слишком ослабла – изнурена голодом, ранами, обезвожена.
Она больше не видела выхода. Рин оказалась в ловушке и даже не может умереть.
– И что дальше? – спросил солдат.
– А теперь гора сама все сделает.
Дацзы запела на языке Кетрейдов, и скалы ожили.
Рин в ужасе смотрела на основание пьедестала. Поначалу казалось, что его движение мерещится ей в призрачном свете факелов, но потом Рин ощутила ледяное прикосновение камня к лодыжкам – скала поглощала ее, создавая неподвижную оболочку на коже. Рин не успела ничего сделать, и за несколько мгновений камень добрался уже до коленей. Когда камень поднялся до талии, солдат выпустил Рин и отпрыгнул. Теперь верхняя часть ее тела была свободна, но это уже не имело значения – как бы она ни билась, Рин не могла избавить ноги от каменных объятий. Через считаные секунды камень подобрался к груди, сковал локти в согнутом положении и подобрался к шее. Рин запрокинула голову, пытаясь оставить свободным от камня хотя бы нос. Но все бесполезно. Камень уже был на лице и смыкал глаза.
И вот зрение померкло. Рин больше ничего не слышала. Не чувствовала даже камень на коже, он слился с ней воедино, как естественная оболочка, полностью ее обездвижившая.
Рин больше не могла пошевелиться. Не могла пошевелиться.
Она попыталась напрячь мышцы, чтобы сломать каменную оболочку, но та осталась неподвижной, а ее лишь охватила паника, усиливаясь с каждой секундой.
Она не могла дышать. И поначалу даже обрадовалась – ведь без воздуха она скоро потеряет сознание и пытка прекратится. Легкие горели и разрывались. Очень скоро она вырубится. Скоро все будет кончено.
Но ничего подобного не случилось.
Она тонула, постоянно тонула, целую вечность, но не могла умереть.
Рин хотелось закричать, но она не могла. Так хотелось дернуться или хотя бы пошевелиться, что разрывалось сердце. И даже это было бы к лучшему, ведь лучше быть мертвой, чем стоять неподвижно до скончания времен.
Сама мысль о том, что эта пытка будет продолжаться бесконечно, день за днем и год за годом, была пыткой.
«Лучше бы я прыгнула, – думала она. – Лучше бы я умерла».
Эта мысль снова и снова крутилась в голове, единственная отрада в новой ужасающей реальности.
«Лучше бы я умерла. Лучше бы я умерла. Лучше бы…»
Мысль о забвении превратилась в фантазии. Рин представляла, что на самом деле спрыгнула, воображала короткое и захватывающее дух падение и хруст костей о дно колодца, за которым последует благословенная пустота. Рин так много раз прокручивала в голове эту последовательность, что на краткий миг ей удалось обмануть саму себя и решить, что она и впрямь это сделала.
Она просто не могла бесконечно выносить этот ужас. Паника наконец отхлынула, сменившись глубокой безнадежностью. Тело смирилось с действительностью – она не сбежит. И не умрет. Она будет вечно стоять здесь, не мертвая, но и не живая, в полном сознании.
У нее не осталось ничего, кроме собственного разума.
