– С тех пор как мы покинули гору, ты смотришь на меня как влюбленная деревенская дурочка, – ответил он. – Давай уже, скажи, чего хочешь.
Рин хотелось и засмеяться, и влепить ему пощечину. От тоски по прошлому засосало под ложечкой и все вопросы застряли в горле. Она не могла вспомнить ни одного. Даже не знала, с чего начать.
Его лицо смягчилось.
– Пытаешься разобраться, помню ли я тебя? Потому что я помню. Тебя трудно забыть.
– Я знаю, что помнишь, но… – Рин не могла подобрать слова, как часто бывало в те времена, когда она была ученицей Цзяна и пыталась вслепую пробиться к истине о существовании богов, не понимая, с чем столкнулась. Она чувствовала зияющий пробел в знаниях, но не могла сформулировать вопросы, даже приблизительно очертить, чего ей недостает. – Мне хотелось бы понять, как… Ну, в общем, Печать, Дацзы сказала…
– Ты хочешь узнать, как Печать подействовала на меня, – зазвенел голос Цзяна. – Гадаешь, остался ли я тем же человеком, который тебя обучал. Нет, я стал другим.
Рин поежилась от невольно всплывших в голове воспоминаний – видений, которые однажды показала ей Сорган Шира, кошмара с изуродованными трупами и хохотом обезумевшего маньяка.
– Тогда кто же ты?
– Страж? – Цзян наклонил голову. – Правая рука Жиги? Человек, победивший мугенцев? Нет. Это тоже не я.
– Не понимаю.
– Как тебе объяснить? – Он помедлил, поглаживая подбородок. – Все равно что увидеть искаженное отражение в зеркале. Иногда мы прежние, а иногда нет, иногда он действует вместе со мной, а иногда по собственной воле. И порой перед моими глазами мелькает его прошлое, я беспомощно наблюдаю за ним и…
Он замолчал, поморщившись, и прижал пальцы к вискам. Рин ждала, пока пройдет его приступ головной боли – она уже не раз такое наблюдала. Обычно они длились всего несколько секунд.
– А иногда… – сказала она, побуждая Цзяна продолжить, когда морщинки вокруг его глаз разгладились.
– Иногда я вижу прошлое собственными глазами, но проживаю его как будто в первый раз. Для него это воспоминания. Он всегда знает, что будет дальше. Но для меня это неизвестная история, я не знаю, чем все закончится. Хотя абсолютно уверен, что это сделал я. Я вижу трупы и понимаю, что я убийца.
У Рин никак не укладывалось это в голове. Она не могла представить, каково это – иметь разный набор воспоминаний, принадлежащих разным личностям, и при этом сохранять рассудок.
– Это больно? – спросила она.
– Понимать, что я совершил? Да. Ты даже представить себе не можешь, насколько больно.
Рин и не пришлось представлять. Ей были хорошо знакомы приступы вины, пожиравшие душу, попытки заснуть, когда сонм жаждущих возмездия душ шепчет, что это она обрекла их на смерть, а потому сама заслуживает смерти.
Но это были ее собственные воспоминания. Она знала, что сделала, и примирилась с этим. А как может смириться со своими преступлениями Цзян? Как может взять на себя ответственность за действия человека, которым себя не чувствует? А если он не в ладах со своим прошлым, даже не признает его, то обречен на раздвоение личности, загнан в ловушку собственного разума.
Следующий вопрос она постаралась сформулировать тщательно. Было ясно, что он уже на грани – Цзян побледнел и замкнулся и мог в любой момент взорваться, если она сделает что-то не так. Рин вспомнила, что в Академии ей приходилось смягчать и искажать фразы, чтобы Цзян не посмеялся над ней или просто-напросто не притворился, будто не слышал.
Теперь она поняла, чего он боится.
– А как ты думаешь… – Она нервно сглотнула, тряхнула головой и начала заново: – Как ты думаешь, ты снова станешь прежним? Таким, каким был до Печати?
– Ты этого хочешь?
– Я думаю, нам нужен именно тот человек, – сказала Рин и быстро продолжила, пока не испарилась смелость: – Но Сорган Шира сказала, что он чудовище.
Цзян долго не отвечал. Он сел и посмотрел на берег, опустив пальцы в мутную воду. Рин не могла понять, что творится в глубине его бледных глаз.
– Сорган Шира была права, – наконец произнес он.
* * *
Рин думала, точнее надеялась, что когда окажется достаточно близко к Катаю, то почувствует его присутствие, ощутит прилив знакомого тепла, которое будет становиться все сильнее с каждым шагом. Но не думала, что это произойдет так внезапно. Однажды утром она проснулась, дрожа и задыхаясь, в таком нервном напряжении, словно горит.
– В чем дело? – резко спросила Дацзы.
– Ни в чем, я просто… – Рин сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь понять, что изменилось. Она как будто много дней тонула и вдруг однажды решила вдохнуть воздуха. – Похоже, мы близко.
– Твой якорь, – прозвучал уверенный голос Цзяна. – И как ты?
– Как будто… Как будто я снова стала единым целым, – попыталась выразить свои ощущения Рин. Она не могла прочитать мысли или чувства Катая. И по-прежнему не получала от него сообщений, даже в виде шрамов на коже. Но она знала – он близко, знала с такой же уверенностью, как и то, что скоро сядет солнце. – Как будто я так долго болела, что и забыла, каково это – быть здоровой. Привыкла к головной боли, заложенным ушам и носу и перестала это замечать. И тут вдруг выздоровела.
Получился довольно бессмысленный набор слов. Но Цзян и Дацзы только кивали.
Конечно, они поняли. Только они и могли понять.
– Скоро ты начнешь чувствовать его боль, – сказала Дацзы. – Если его мучают. Так мы и поймем, как с ним обращаются. И чем ближе мы окажемся, тем сильнее ты будешь чувствовать. Удобно, правда? Как личный почтовый голубь.
Их подозрения оправдались – Катая держали на линии фронта. На следующее утро, после долгих недель в пути, состоящего из нескончаемых бомбовых воронок и городов-призраков, на горизонте возник Новый город, яркое пятно на фоне опаленного пейзажа.
Понятно, почему республиканцы обосновались именно здесь, в самом кровавом городе за всю никанскую историю. Новый город, когда-то называвшийся Арабак, служил бастионом еще во времена Красного императора. Сначала здесь была цепочка оборонительных укреплений, за которую так долго сражались наместники, что граница между провинциями Свинья и Заяц была начерчена кровью. Для войны требовались рабочие руки и таланты, и за долгие годы в крепостях поселились гражданские с семьями – лекари, фермеры, ремесленники и художники, которые обслуживали военных, – и город разросся.
Теперь Новый город стал приграничной базой республиканской армии и гесперианского воздушного флота. За этими стенами расположилось высшее командование республиканцев, там же был и Катай.
На подступах к городу Рин, Цзян и Дацзы пришлось прибегнуть к смекалке. Они шли только по ночам, короткими перебежками, скрываясь в лесу, чтобы их не засекли патрульные дирижабли, освещающие поверхность неестественно яркими фонарями. Пришлось изменить и внешность – Дацзы коротко постриглась, Рин прикрыла глаза спутанными лохмами, а Цзян покрасил седые волосы смесью из конского каштана и охры. Судя по тому, как легко он нашел все необходимое, Цзян делал это не впервые. На случай, если часовые их все-таки остановят, они придумали легенду – дескать, они беженцы, муж с женой, а Рин их дочь, они идут из провинции Змея к брату Дацзы, чиновнику низшего звена в провинции Дракон.
