– Ты дрожишь, – сказала Рин.
– Ничего страшного, ерунда.
– Врешь.
Даже в тусклом свете зари Рин видела, как трясутся его ноги. Катай едва стоял. Этот спор возникал после каждого сражения. Каждый раз Рин возвращалась и видела, что с ним сделала, смотрела на его бледное, осунувшееся лицо и понимала, что для него это была пытка. Но каждый раз он это отрицал.
Она могла пореже использовать огонь, если бы Катай попросил. Но он никогда не просил.
– Я справлюсь, – мягко ответил он. И кивнул куда-то за плечо Рин. – А ты привлекаешь внимание.
Рин обернулась и увидела выживших жителей Худлы.
Такое случалось достаточно часто, и она уже знала, чего ожидать.
Сначала они опасливо приближались мелкими группками. Удивленно шептались, испуганно тыкали пальцами. Потом, когда понимали, что новая армия – не мугенская, а никанская, однако не ополчение, а нечто совершенно новое, и солдаты Рин не собираются занять место прежних угнетателей, люди становились смелее.
«Она та самая спирка? – спрашивали они. – Ты та самая спирка? Ты одна из нас?»
И вот шепот уже становился громче, толпа гуще, ее обступали люди. Выкрикивали ее имя, название ее острова, имя ее бога. Легенда о ней уже распространилась повсюду, Рин слышала, как ее имя передавали из уст в уста по всему полю.
Люди подходили ближе, чтобы дотронуться до нее.
У Рин заныло в груди. Дыхание участилось, в горле пересохло.
Катай крепче сжал ее руку. Ему не было нужды спрашивать, что не так. Он это знал.
– Ты ведь… – начал он.
– Ничего страшного, – промямлила она. – Все нормально.
Это не вражеские руки. Ей не грозит опасность. Рин это понимала, но ее тело – нет. Она сделала глубокий вдох и собралась. Нужно отыграть свою роль, не выглядеть перепуганной девчонкой, которой она когда-то была, или усталым солдатом, каким на самом деле себя чувствует. Нужно стать лидером, в котором они нуждаются.
– Вы свободны, – сказала она дрожащим от истощения голосом. Пришлось откашляться. – Ступайте.
По толпе пробежал шепоток, когда все услышали, что она говорит на их языке, не на колючем никанском с севера, а на медленном и протяжном диалекте юга.
Люди все равно взирали на нее в благоговейном ужасе. Но Рин знала, что этот страх быстро обернется любовью.
– Ступайте и скажите родным, что они спасены, – заговорила Рин, повысив голос, теперь он уже не дрожал. – Скажите им, что мугенцы больше ничего вам не сделают. А когда они спросят, кто разбил их оковы, скажите, что по земле империи идет Коалиция южан во главе с Фениксом. И мы собираемся отвоевать наш дом обратно.
Как только встало солнце, Рин продолжила освобождение Худлы.
Предполагалось, что это самый приятный этап. Рин должна была радоваться, объясняя благодарным горожанам, что оккупанты с востока превратились в горстку дымящегося пепла.
Но освобождение страшило Рин. Когда она прочесывала наполовину разрушенное поселение в поисках выживших, то могла лишь наткнуться на очередное свидетельство зверств Федерации. Рин предпочла бы еще одно сражение, вместо того чтобы смотреть на эти страдания. Не имело значения, что она уже видела самое худшее в Голин-Ниисе, уже десятки раз видела все, что можно сотворить с человеческим телом. Все равно легче не становилось.
Теперь она уже знала, что, захватив город, мугенцы всегда делали три вещи, как по учебнику. Настолько четко, что она могла бы написать трактат о том, как подавить сопротивление.
Во-первых, мугенцы собирали всех мужчин, оказавших сопротивление оккупации, выводили в поле и либо расстреливали из луков, либо обезглавливали. Чаще второе, потому что стрелы – ценный ресурс, а неповрежденными их извлечь трудно. Мугенцы не убивали всех местных мужчин, только тех, от кого могли ждать неприятностей. Им нужны были работники.
Во-вторых, мугенцы либо меняли назначение зданий, либо уничтожали все ценное в поселении. Все крепкие дома превращали в казармы для солдат, а шаткие ломали на дрова. Когда древесина заканчивалась, тащили из домов мебель, одеяла, ценности и керамику для своих казарм. Мугенцы умели превращать города в пустые оболочки. Рин часто видела освобожденных горожан, сбившихся в кучи в загонах для свиней, где они жались друг к другу, чтобы согреться.
В-третьих, мугенцы меняли главу поселения. Да и как же иначе, если они не говорили на местном языке? Когда не знали все тонкости местной политики? Нельзя просто уничтожить местную власть – это ведет к хаосу. Нужно в нее внедриться. Пусть местные отщепенцы сами делают грязную работу.
Рин ненавидела никанских коллаборационистов. Их преступления казались ей хуже, чем действия Федерации. Мугенцы, по крайней мере, имеют дело с враждебным народом по законам военного времени. Но предатели помогают мугенцам убивать, калечить и насиловать собственных же сородичей. Просто непостижимо. И непростительно.
Рин и Катай всегда спорили по поводу того, как поступать с захваченными предателями. Катай выступал за снисхождение. Говорил, что они были в отчаянии. Пытались спасти свою родню. А может быть, спасли и кого-то из жителей. Иногда, склонив голову, можно спасти жизнь. Возможно, это спасло бы нас в Голин-Ниисе.
Рин заявляла, что все это чушь. Соглашательство – это трусость. Она не уважала того, кто предпочел просто умереть без борьбы. Ей хотелось сжечь всех предателей.
Но это было уже не в ее власти. Горожане неизбежно брали дело в свои руки. Иногда прямо на следующей неделе, если не на следующий же день, вытаскивали предателей на центральную площадь, вынуждали их признаться, а потом стегали кнутом, забивали камнями или сдирали кожу заживо. Рин никогда не вмешивалась. Юг вершил собственное правосудие. В Худле жестокость пока не выплеснулась в подобном судилище – для публичной казни еще слишком рано, а горожане сильно оголодали и были истощены, чтобы собраться в озверевшую толпу, но Рин знала, что очень скоро услышит крики.
А пока что ей предстояло найти выживших.
Она искала пленных. Федерация всегда брала пленных – политиков и военных, которых слишком трудно склонить к своей воле, но слишком ценных, чтобы убивать. Или заложников, которые могли бы предотвратить грядущие атаки. Иногда она находила свежие трупы – это был либо последний акт возмездия, либо акт отчаяния мугенских солдат, оказавшихся в осаде. А иногда заложники просто задыхались в дыму от огня Рин.
Однако чаще она находила живых. Зачем убивать заложников, если хочешь их использовать?
Катай повел солдат на поиски к восточному краю деревни, мимо зданий, которые занимали мугенцы, а потому оставшихся целыми. Он обладал особым талантом отыскивать выживших. Однажды он и сам несколько недель прятался за кирпичной стеной в Голин-Ниисе, съежившись и крепко обнимая колени, когда солдаты Федерации вытаскивали из укрытий никанцев и убивали их прямо на улицах. Он знал особые приметы – куски брезента или кучу обломков, оказавшуюся не на месте, еле заметные следы ног в пыли, эхо слабого дыхания в тревожной тишине.
