– В таком темпе мы не пройдем за день и десяти миль, – посетовал Катай. – Нужно оставить часть груза.
И Рин приказала бросить все, без чего можно обойтись. Провизия и медикаменты были необходимы, но почти все остальное пришлось бросить. Каждый оставил себе две смены одежды и выкинул остальное, в основном легкие летние рубахи, от которых все равно нет толку в снежных горах. Пришлось избавиться и от оружия с боеприпасами – люди просто не могли тащить огромные арбалеты, сундуки с порохом и запасные доспехи, которые привезли еще из Рюйцзиня.
Всем было тяжело расставаться с оружием. Невозможно было спокойно смотреть на сложенные груды, которые Рин собиралась сжечь, чтобы оружие не досталось республиканцам.
– Когда начнется последняя битва, до мечей и алебард дело не дойдет, – сказала Дацзы. – Судьба страны зависит от того, как быстро мы доберемся до горы Тяньшань. Остальное несущественно.
После избавления от припасов скорость передвижения значительно увеличилась. Но очень быстро дождь перешел в ливень, хлеставший весь день без передышки. Дорога раскисла, превратившись в кошмар. Иногда люди проваливались в черную грязь по лодыжки. Хлипкая соломенная и хлопковая обувь разваливалась, одежда не подходила для такой сырости.
Когда Рин задумалась о последствиях, ее охватила паника. Эта грязь – не просто досадное препятствие, а серьезная угроза здоровью всей армии. Лишь немногие солдаты были в сапогах. Остальные, весьма вероятно, подцепят какую-нибудь заразу. Пальцы на ногах начнут нарывать и отваливаться, и люди будут умирать на обочинах, не в силах больше идти. А если им удастся избежать инфекций, загноятся полученные во время прорыва блокады раны, которые нечем обработать. Или солдаты просто умрут с голода, ведь на такой высоте не найдешь пропитания. Или…
Ее дыхание участилось. Перед глазами все поплыло. От головокружения даже пришлось на мгновение остановиться и подышать, прижав руку к пульсирующей груди.
Она наконец начала осознавать весь размах этого похода. Утренняя адреналиновая волна отхлынула, Рин больше не купалась в головокружительной смеси безумной уверенности и дурманящего восторга и начала понимать, на какой путь обрекла южан.
Скорее всего, все они умрут.
Огромные потери неизбежны. Выживание под вопросом. Если они пойдут дальше, то могут быть вычеркнуты из истории, словно никогда и не существовали.
Но оставшись на месте, они умрут наверняка. И если сдадутся, тоже умрут. Если сразятся с Нэчжей сейчас – три шамана и ослабленная армия против объединенной военной мощи Республики и Запада, – они погибнут. Но если доберутся до горы Тяньшань и пробудят Дракона-императора, расклад станет совсем другим. Это может положить конец одной истории или стать началом новой, победоносной главы.
У Рин не было другого выхода – только перевести людей через горы, даже если придется волочь их на собственных плечах.
* * *
В такую погоду главным препятствием были не дирижабли. Армия оказалась в горах Баолей в разгар летнего сезона таяния снегов, а это означало бурлящие реки, раскисшие дороги и ливни, длящиеся многие дни напролет. Иногда люди проваливались в грязь по пояс, приходилось срезать бамбук и на скорую руку устраивать мостки, чтобы не утонули хотя бы фургоны с продовольствием.
На ночлег устраивались в пещерах, если могли их найти, чтобы спрятаться от дождя и вечной угрозы – воздушных налетов. Но Рин быстро обнаружила, что они ничего не могут противопоставить насекомым и другим паразитам, например, многочисленным паукам, испуганным змеям, сворачивающимся в клубок, и острозубым крысам размером почти с кошку. Люди редко путешествовали по этому маршруту, и число животных, казалось, удвоилось в качестве компенсации. Однажды вечером Рин раскатывала циновку для сна и наткнулась на скорпиона размером с ладонь и с поднятым хвостом, которым он покачивал перед атакой.
Она замерла, слишком испугавшись, чтобы закричать.
В землю прямо перед скорпионом вонзилась стрела, отбросив его. Он скрылся в трещине в стене пещеры.
Венка опустила лук.
– Ты цела?
– Ага, – выдохнула Рин. Голова слегка кружилась. – Великая черепаха!
– Подожги лаванду и тунговое масло. – Венка вытащила из кармана сверток и передала Рин. – А остаток вотри в кожу. Они ненавидят этот запах.
Рин сожгла смесь в ладони и натерла шею.
– И откуда ты это знаешь?
– Туннели в Наковальне кишели этими тварями. Я ничего о них не знала, пока несколько солдат не проснулись от удушья, тогда мы начали спать посменно и каждый вечер натирали стены благовониями. Прости, что не предупредила.
– Все равно спасибо.
Рин протянула Венке руку. Венка вытерла остаток мази с кожи Рин и нанесла его на ключицы. Потом расстелила свою циновку рядом, села и прижала ладони к вискам.
– Мерзкая выдалась неделя, – простонала она.
Рин села рядом с ней.
– Да уж.
С минуту они сидели молча, пытаясь отдышаться, и смотрели на трещины в стенах в ожидании скорпиона. Пещера была тесной, в ней стоял пронизывающий до костей холод, и Венка с Рин прижались друг к другу, выдыхая в ледяной воздух пар. Рин было приятно, что Венка, капризная синегардка Шрин Венка, превратилась в худого и грозного воина и готова помочь в трудную минуту. Не так давно они ненавидели друг друга так сильно, как способны ненавидеть только школьницы. Рин каждый раз скрипела зубами, услышав звонкий голос Венки, и воображала, как выдавливает ей глаза пальцами.
Если бы не угроза отчисления, они бы схватились во дворе Академии, как дикие кошки.
Теперь все это не имело значения. Они больше не были глупыми студентками. Они больше не учились. Война превратила обеих в совершенно других людей, аналогично изменились и их отношения. Рин и Венка никогда не разговаривали на эту тему. В этом не было нужды. Война связала их нуждой, болью и одинаковым пониманием, что такое ад.
– Скажи мне правду, – прошептала Венка. – Куда мы вообще идем?
– В провинцию Собака. – Рин зевнула. Она целый день карабкалась в гору и теперь уже засыпала, ноги налились свинцом. – Я вроде бы ясно выразилась.
– Но это же лишь для вида, разве не так? – напирала Венка. – Армии там нет, верно?
Рин задумалась.
Рассказывать Венке правду было рискованно. Сейчас было рискованно раскрывать секреты любому, кому необязательно их знать. Но, как ни удивительно, Венка была одной из самой преданных ее сторонниц. Она с готовностью повернулась спиной к семье, чтобы последовать за южанами, и без оглядки приняла участие в восстании против родной провинции. Венка бывала грубой и колючей, но никогда не жаловалась. Она была прямолинейна и честна, часто на грани жестокости, и требовала взамен той же честности.
– Я не шпионка, чтоб тебе провалиться, – сказала Венка, когда молчание слишком затянулось.
