— Недавно в горах был застрелен чабан, — начал Джафаров, —
мы проводили проверку и вдруг выяснилось, что его убили азербайджанцы. Но самое
поразительное, что они действовали вместе с армянами.
— А что здесь удивительного? — вдруг спросил Гумбатов.
— А вы не видите ничего удивительного? — в свою очередь
изумился Джафаров.
— Я уже всему перестал удивляться, — просто ответил
Гумбатов, — простите, как вас зовут?
— Мирза…
— Да, уважаемый Мирза-муэллим,
[2]
я столько в жизни увидел,
что совсем разучился удивляться. Теперь я верю во все, что угодно. Разве
кто-нибудь думал, что разрушится Советский Союз? Разве кто-нибудь мог
предположить, что не будет коммунистов? Разве я мог увидеть даже в страшном
сне, что мы будем воевать с армянами и весь мой колхоз будет беженцами на
собственной земле? После этого я уже ничему не удивляюсь. Простите, я говорил
слишком много.
— Нет, нет, ничего. Но вы же сами говорите, что это
невероятно — такая война, такая вражда и теперь вот эта банда.
— Никакой вражды нет, — возразил вдруг Гумбатов, — знаете
как мы жили до этого Горбачева, будь он проклят сто раз. В соседнем районе
свадьбы играли. А как мы дружили. Ко мне из Мартуни приезжал председатель
колхоза Ашот Аветисян, привозил пятьдесят своих товарищей. И мы всех радушно
встречали. А потом я отправлялся к нему и тоже брал пятьдесят своих друзей. И
как они нас встречали!
Будь проклята эта война. Мы жили с армянами, как братья.
Сейчас об этом не любят вспоминать. Пусть меня разрежут на тысячу кусочков, но
я все равно скажу: мы жили дружно, как соседи, как друзья, — Гумбатов
разгорячился, видно эта тема не давала ему покоя, была его неосознанной болью,
волновала его, — кому нужна была эта война? Хотите, я вам скажу: толстосумам
всяким, проходимцам, мерзавцам, которые успели награбить денег и боялись
ответственности. Говорят, армяне поднялись за свободу. Не правду говорят. Мы
еще долго встречались по ночам, уже после начала этой истории. Они мне
говорили: нам ничего не нужно, как жили, так и хотим жить. Пусть нам дадут
просто спокойно жить. А вот не давали. И с той, и с другой стороны.
— У вас целая философия, — сказал Джафаров.
— А вы поезжайте со мной в лагерь, посмотрите, как мои люди
живут, — окончательно расхрабрился Гумбатов, — в палатках, на земле, больные,
раненые, дети, старики. Дети полгода в школу не ходили. Кому нужна была эта
война, я вас спрашиваю? Я же здесь всю жизнь живу — мне газеты не нужно читать,
чтобы знать о Карабахской войне. Да, нам очень плохо. Столько убитых, столько
пропавших, дома наши разрушены. А что, армянам очень хорошо? Они живут теперь
на этих землях? Ничего подобного. Тоже не живут, уезжают, не хотят вечно на
войне жить, понимают: мира здесь уже не будет.
— Не мы первые начали эту войну, — сухо заметил Джафаров. Он
уже начал жалеть, что коснулся этой темы. Но Гумбатова не так легко было
остановить.
— Когда убили в Аскеране двух наших парней, я предложил:
поедем в Степанакерт, договоримся по-хорошему. Не можем мы жить как кошка с
собакой, соседи ведь, столько тысяч лет живем рядом друг с другом. Но все
словно голову потеряли. Потом Сумгаит был. Я и тогда говорил и теперь — бандит
не имеет национальности. Нужно было об этом сразу сказать. А потом начали
выгонять азербайджанцев из Нагорного Карабаха и из Армении. Можно было
остановить все тогда, но поджигали, кричали о справедливости, людей на митинги
звали. А кто войны хотел — засевшие в Степанакерте люди, которым нужно было
спасать свои миллионы. А потом к ним подключились сидевшие в Баку мерзавцы,
сразу понявшие, что можно заработать на этой войне. Вы правда не знаете,
сколько людей миллионерами стали во время этой войны? Неужели не знаете?
— Это к делу не относится, — Джафаров потерял терпение, —
давайте говорить о нашем конкретном деле.
— Давайте, — снова потух Гумбатов, и вдруг произнес:
— я знаете, что недавно понял? Любая война, даже самая
справедливая, начинается негодяями, которые втравливают в нее свои народы.
Вообще, любая война — это заговор негодяев против честных людей, это война
негодяев против нас с вами. Вот, что я вам скажу.
Джафаров отвернулся. В душе он был согласен с Гумбатовым и
понимал его излишнюю горячность — беженцы действительно жили в нечеловеческих
условиях.
— Так могли оказаться в горах объединенные банды с обеих
сторон? — уточнил Джафаров.
— Конечно, могли. И не обязательно банды. Иногда встречаются
и порядочные люди, приходят на встречу, узнать о пропавших родственниках, найти
тела погибших. Не вижу в этом ничего дурного. Но раз чабана убили, значит,
бандиты были. В последнее время их много стало, пользуются несчастьем обоих
народов.
— Свидетель утверждает, что Курбан-киши узнал одного из
армян, назвав его по имени — Армен. Вы не знаете, кто это может быть?
— Не знаю. Может, его знакомый. Это не мой чабан, поэтому
всех его знакомых я знать не могу.
— Среди убийц был и азербайджанец по имени Омар. Вы о таком
тоже не слышали? Имя довольно редкое для этих мест.
— А как фамилия? У нас в колхозе были два Омара, и человек
пятнадцать с фамилией Омаров.
— Нет, судя по всему, это его имя. Фамилию не знаю.
Черноусый, все время улыбался. А рядом с ним был другой азербайджанец —
маленького роста. Не ваши?
— Не может быть, — растерянно произнес Гумбатов, — Омар
уехал в Баку, звонил нам оттуда.
— У вас есть такой Омар?
— Был похожий. Черноусый. Я его родителей знаю. Отец его
раньше егерем был, все горы обошел со своей винтовкой. И сын собирался егерем
стать.
— Он хорошо знал горы?
— Неплохо. Но он уехал в Баку, — снова повторил Гумбатов.
— Значит, вернулся, — тихо произнес Джафаров, — где можно
найти его фотографию?
— Не знаю. Родители его вряд ли семейный альбом захватили,
когда бежали из своего дома. Тогда не до этого было.
— Скажите, Вагиф-муэллим, а чем занимался этот Омар?
— Работал в какой-то коммерческой фирме в Баку, я так
слышал. Ничего определенного не знаю. Родители и сестра у нас в лагере живут.
Очень хорошие люди.
— А второго вы назвать не можете? Не было у Омара друзей
маленького роста?
— Не помню, но кажется не было. А что, Омар сам убил этого
чабана?
— Судя по всему, да. Он боялся, что старик их опознает.
— Какой позор. Несчастная мать Омара. А может, ошибка? — с
надеждой спросил Гумбатов.
