Парень кивнул головой. Все было обговорено заранее и здесь
не было места ни ложной патетике, ни героическим порывам. Стадо для их селения
было важнее жизни самих чабанов.
Если это свои, Али вернется обратно, если чужие — значит, их
жертвой падет старый Курбан. «Чужаки», конечно, покуражатся, забьют несколько
баранов, несколько пристрелят для собственного удовольствия. Но все стадо не
тронут.
Зачем им возиться с тысячей баранов, куда они их перегонят?
Тогда Али, дождавшись темноты, должен постараться собрать уцелевшее стадо и
идти вместе с ним обратно, в свое селение.
Кивнув на прощание старику, Али заторопился к большим
камням, сложенным на краю долины. Он шел, немного пригибаясь, используя тень
горы, чтобы его не было заметно со стороны направляющихся к ним незнакомцев.
Курбан аккуратно сложил свои вещи в небольшой узелок, связал
его, положил сверху старое ружье. В горах люди быстро становились фаталистами,
спокойно ожидая неизбежного. Незнакомцы подходили ближе. Он уже различал детали
их одежды, большие рюкзаки, автоматы, висевшие за плечами. Чужаков было пять
человек, и старое ружье Курбана, и даже его три собаки ничего не могли сделать
с пятью автоматами. Курбан знал это и поэтому спокойно сидел на одном из
валунов, ожидая, когда незнакомцы подойдут поближе. Те уже успели заметить и
стадо баранов, медленно отступающих в тень горы, и старого чабана, спокойно
поджидающего их на камне.
Расстояние сокращалось, и вот, наконец, незнакомцы уже в ста
шагах от чабана. Курбан тихонько перевел дыхание — кажется, на этот раз
пронесло. Он слышал знакомую речь, видел лица подходивших. Но ему сразу не
понравились двое шедших позади людей. Они были чужие, и он это сразу
почувствовал. Может, поэтому он не стал звать обратно Али, терпеливо выжидая,
чем окончится неожиданная встреча с незнакомцами.
Незнакомцы подошли уже совсем близко. Собаки встретили их
настороженно, но пока спокойно. Животные следили за жестами и словами своего
хозяина. Они знали, что в горах чужими бывают волки и очень редко люди. Но
признавать последних чужаками или нет — зависело от хозяина. А он молчал.
Огромный, почти черный Шайтан подошел к хозяину и лег у его ног, внимательно
всматриваясь, в подходивших людей, словно всем своим видом успокаивая чабана:
не бойся, я с тобой. Идущий впереди незнакомец лет сорока в большой фуражке,
надвинутой почти на самые уши, остановился, тяжело переводя дыхание.
— День добрый, старик, — по-русски сказал он.
— Добрый день, — Курбан неплохо знал русский еще по армии и
не забыл его в этих горах.
Шедшие следом двое людей, явно азербайджанцы, подошли
поближе. Один был маленький, юркий, с бегающими глазами, постоянно улыбавшийся.
Другой был среднего роста, коренастый, с густыми черными усами.
— Аллейкума салам, — поздоровался черноусый.
— Ваалейкума салам, — ответил Курбан, — садитесь, гостями
будете.
— Спасибо отец, — они видимо шли издалека, — далеко отсюда
до границы?
— Нет, один день пути, — спокойно ответил Курбан. В горах
нельзя задавать лишних вопросов, он это хорошо знал и поэтому не спросил, зачем
незнакомцам граница. Но как ему не нравились двое последних! Они, правда,
молчали, отводя глаза, но он явно ощущал их смятение. «Почему они так
волнуются, — удивился про себя Курбан, — один из них кажется мне знакомым. Где
я мог его видеть?»
— Скажите, — теперь снова обращался старший, говоривший на
русском, — впереди есть какие-нибудь посты?
Он снял свою фуражку, под которой была огромная лысина и,
достав носовой платок, начал вытирать голову.
— Не знаю, дорогой, — пожал плечами Курбан, — война идет.
Может есть, а может и нету.
Ох, как ему не нравились двое последних незнакомцев, даже не
смотревших в его сторону.
— Ладно, — махнул рукой черноусый, — будь здоров, чабан, до
свидания. Нам еще долго идти. А ты что, один пасешь свое стадо, не страшно?
— Я не один, — спокойно возразил Курбан, заметив, как
насторожились сразу все пятеро, — у меня трое друзей. Шайтан и его братья.
Он ласково потрепал огромного волкодава за уши.
— Да, конечно, — засмеялся черноусый, — это настоящие
помощники. Пойдем, — кивнул он своим спутникам.
И вдруг один из все время молчавших незнакомцев как-то резко
поправил автомат и повернулся в сторону Курбана. И он сразу узнал этот
характерный нос, эти губы, эти глаза. Перед ним стоял Армен, сын Вазгеня, в
доме которого он много раз бывал до этой проклятой войны.
— Армен, — непослушными губами произнес Курбан. Парень
замер, не решаясь повернуться в сторону чабана. Рядом кто-то передернул затвор
автомата.
— Черт бы тебя побрал, старик, — с явной угрозой произнес
черноусый, — напрасно ты узнал его.
Курбан обернулся… Он ничего не понимал. Внизу, в долине, шла
ожесточенная война вот уже пятый год. И недавние братья-соседи армяне и
азербайджанцы убивали друг друга, стараясь превзойти врага жестокостью и
коварством. А здесь, высоко в горах, он вдруг встречает отряд, где двое
азербайджанцев и двое армян куда-то дружно идут. Может, наконец, наступил
долгожданный мир. Это была его последняя мысль. Автоматная очередь прошила его
тело, и он успел еще увидеть метнувшегося к нему парня.
— Все-таки не напрасно, — тихо произнес Курбан, — старый
хлеб не забывается.
Он умер до того, как парень успел подхватить его. Шайтан с
яростью бросился на чужака. Черноусый взревел, схватившись за руку.
— Стреляйте, — в отчаянии закричал он, — скорее. Это
животное оторвет мне руку.
Напарник Армена, достав пистолет, быстро подошел к ним и
почти в упор расстрелял Шайтана. Только после пятого выстрела собака отпустила
наконец руку обидчика и, сумев проползти несколько метров, умерла у ног своего
убитого хозяина.
— Проклятые идиоты, — закричал лысый, — зачем вы стреляли?
Неужели нельзя было обойтись без этого?
— Он узнал одного из наших людей, — оправдывался черноусый.
— Да, — кивнул Армен, — он меня узнал. Был знакомым моего
отца.
Они стояли над чабаном, почти касаясь плечами друг друга. В
этот момент со стороны стада послышалось рычание двух оставшихся собак. Всем
пятерым пришлось отстреливаться, чтобы не подпустить животных к себе.
И лишь покончив с собаками, все снова посмотрели на убитого.
Он лежал на земле, словно удивленный интернациональным единством стоявших над
ним бандитов — русского, азербайджанцев, армян. Все пятеро уже давно потеряли
совесть и переступили грань, отделявшую нормального человека от бандита. Но
стоя теперь над трупом старого чабана, Армен все-таки испытывал какое-то
неудобство, словно смерть этого старика как-то могла отразиться и на его
собственной судьбе.
