Имя автора мне ни о чем не говорило, но хрупкие желтоватые страницы и год издания — за пару лет до начала колонизации — оказались достаточно весомыми аргументами, чтобы счесть найденный томик ценным источником информации. До завоевания Ньямаранга историю страны преподносили совершенно иначе, стремясь подчеркнуть различия и выставить Вайтон более цивилизованным и развитым обществом, и сейчас это только играло мне на руку.
Краткую теологическую справку я прочитала по диагонали, едва увидев иллюстрацию: по-ньямарангски худощавый мужчина с печатью мудрости (или несварения — нездоровый бело-желтый цвет лица тоже говорил в пользу этой версии) на челе восседал на троне, и за его спиной высился праотец-солнце с лазурной кожей и золотыми глазами. Его взгляд был устремлен куда-то за зрителя, а расслабленные руки лежали на спинке трона; это настолько точно напоминало статуи императора и бога в Национальном музее Ньямаранга, что подробное перечисление материалов и приемов, традиционно используемых для изображения высших чинов и божеств, в моей голове отчего-то зачитывал голос Джейдена — восторженный и немного потусторонний, как обычно, когда разговор заходил о его увлечении.
Нужный мне раздел именовался «Храмовые порядки и дикарские обряды». Иллюстратор превзошел сам себя, то ли желая подчеркнуть, насколько «обряды» были дикарскими, то ли просто тяготея к определенному жанру; во всяком случае, смуглая жрица, облаченная лишь в варварское золото и собственное высокомерие, удалась на славу.
Я поиграла с ней в гляделки, предсказуемо продула и перелистнула страницу, но тут же вернулась назад. Жрица-коломче многоопытно нацелила на меня острие ритуального кинжала, но на сей раз я удостоила пристальным вниманием не столько ее, сколько украшения.
Монисто скрывало грудь почти полностью и было тяжелым даже на вид. Я рассеянно скользнула по нему пальцем, ощущая одновременно хрупкую шероховатость старой бумаги — и неприятный холодок от ключиц и до ребер, словно сама все еще была одета в варварское золото.
Чаннаронг в Трангтао носил только браслеты и кинжал. Куда он дел монисто? И, главное, почему?
Ответов у меня не было — только смутное ощущение холодной тяжести на груди и иллюзорный перезвон золотых монеток в ушах. Пришлось все-таки вернуться к тексту.
Автора, до сих пор не стеснявшегося ввернуть нелестную характеристику или кровавую подробность, при описании жриц словно подменили. Куда-то вдруг пропала снисходительность, испарились язвительная манера изложения и стремление во всем превознести Вайтон. О «женщинах императора» автор рассказывал с опасливым восхищением, то ли впечатлившись многочасовым жертвоприношением, то ли просто со всей широтой души сопереживая иллюстратору.
Об отборах и церемониях посвящения я уже слышала от Джейдена, но не отказала себе в удовольствии прочитать подробности. В книге ритуальные танцы описывались с таким пристрастием, словно автор присутствовал на них лично, и я отчего-то без особого удивления обнаружила еще одну иллюстрацию — все та же жрица, прогнувшаяся назад так сильно, что длинные черные волосы подметали землю, вздымала над солнечным сплетением драгоценный кинжал; острый клинок целился в нависающий над картинкой текст, и кровь, стекающая с оружия неправдоподобно густым потоком, выступала в роли цензуры — потому как монисто, несмотря на всю свою массивность, в такой позе явно пасовало.
На развороте нашлась простенькая бумажная закладка, на которой стоял жирный восклицательный знак. А вот дальше страницы перелистывались уже не так легко: похоже, Джейден, тоже добравшийся до книги, намертво вцепился в кровавую коломче — и что там было после нее, не смотрел, полностью погрузившись в планирование.
Я прижала ладони к вспыхнувшим щекам. Значит, вот какой он хотел меня увидеть? В блеске и крови, разгоряченную — и ни на секунду не сомневающуюся ни в себе, ни в своей силе?..
А может быть, и видел. Откуда-то же взялась его непоколебимая уверенность в моей неотразимости? Это мне достались только фотографии, где было гораздо больше призраков и мистики, чем одной тощей ведьмы… я тряхнула головой, выгоняя неуместные мысли, и вернулась к тексту.
Мне наконец-то улыбнулась удача: после описания второго этапа отбора (Джейден округло обрисовал его как «выбор по личным мотивам», и теперь я понимала, почему) автор перешел непосредственно к посвящению в жрицы. Удачливой кандидатке доставались щедрые дары — и, вдобавок, все украшения омывались ее кровью и «обретали благословение»: браслеты отныне даровали силу, кинжал — власть (я глумливо хихикнула, прикинув, что умелое владение оружием даровало ее во все времена), а монисто, если верить автору, становилось защитой от злых умыслов и проклятий недоброжелателей.
Я отложила книгу и сосредоточенно потерла переносицу.
Положим, ньямарангцы не были первыми, кто верил, что монисто может служить оберегом. На женщин часто вешали шумные украшения, которые звенели, шуршали или бряцали при каждом движении; у многих народностей существовали поверья, что шум отпугивает злых духов, — основанные зачастую на банальном факте, что дикое зверье часто опасалось громких звуков. Но со жрицами-коломче едва ли все было так просто.
Судя по тому, что случилось с детективом, злые духи действительно сопровождали жриц повсюду, и поводов для проклятий у них хватало. Колдун тянул из них силу, потому что своего дара у него не было; да и едва ли все «женщины императора» поголовно были ведьмами — выходит, они нуждались в браслетах так же, как и Чаннаронг. Но на всех изображениях, что я успела найти, коломче не пренебрегали «защитой», — как я теперь подозревала, вовсе не из-за стремления художников пощадить целомудренность читателей.
А Чаннаронг, который должен был знать об истинном назначении монист лучше, чем кто-либо другой, вдруг взял и провел жертвоприношение без него. Возможно, все обошлось бы, если бы не шальное озарение, снизошедшее на меня в тесной каморке общинного дома, и не кинжал, который вдруг предал многолетнее служение древнему семейству ради ведьмы, кто знает? Но едва ли осторожный и расчетливый детектив стал бы рисковать просто так. Куда более вероятной казалась версия, что он предпочел защитить кого-то.
Кого-то очень важного если не для всего заговора в целом, то для Чаннаронга лично. Кого-то, кому «злые духи» жаждали отомстить едва ли не больше, чем самому колдуну, лишившему их вечного покоя.
Я покосилась на «господский» телефон на отдельном столике. Старомодный, с отделкой золотом и слоновой костью, разительно отличавшийся от пластиковых дешевок, которые обычно устанавливали на служебных этажах и домах с историей куда короче, нежели Кроуфорд-холл… но потом все-таки пересилила себя и набрала номер Департамент Охраны Правопорядка.
Элиас незамедлительно рявкнул в трубку что-то категорически недружелюбное, и я добавила ему поводов для нелюбви ко всему человеческому, просто поинтересовавшись:
- Эл, а у Чаннаронга есть дети?
Увы, первый пришедший на ум вариант в гордом звании самого верного не продержался ни секунды.
- Откуда? — даже хохотнул от неожиданности Элиас и чем-то зашуршал рядом с трубкой. — Да чтобы выбиться в старшие детективы в его-то годы, и вайтонцу пришлось бы сочетаться браком исключительно с работой! Что ж о ньямарангце говорить?
